– Ушкуй свет Овсяникович, Птаха свет Лютовна, – перебила рассказчика вошедшая в покой почтенного вида женщина, незнакомая Хельги и Асе. – Букан Ушкуевич совсем на меня осерчал, разбушевался, спать не идет, вас требует!
Спавший у огня ручной медведь приоткрыл один глаз, повел большим черным носом, и снова погрузился в дремоту.
– Сиди, Птаха, мой черед с нянькой Букана-зверя в берлогу укладывать, – исследователь севера хлопнул себя правой рукой по левому плечу.
Напугай, клевавший овощи в его блюде, какнул на стол и вспорхнул Ушкую на плечо, вцепившись мощными когтями в короткую мятль, благоразумно укрепленную простеганной в несколько слоев турьей шкурой. Шкипер Пря́мого встал и вслед за женщиной вышел через высокую двустворчатую дверь, закрыв ее за собой. На одной створке, резной Эла конунг со злорадным выражением сбрасывал Рагнара ярла в ров со змеями, радостно разевающими зубастые пасти и высовывающими раздвоенные языки. На другой створке, резной Ивар Рагнарссон слегка чересчур огромной секирой рубил Элу конунга (лицо которого было подобающе случаю печально) на дольки. В одном углу малого пиршественного покоя горел, разгоняя вечернюю сырость, очаг под медной вытяжкой, у которого дремал, во сне портя воздух, медведь. В другом, два игреца извлекали приятные звуки из устройства, привезенного с дальнего юга и называемого «гармонио.» Один нажимал ногами на рычаги, другой раздувал меха.
– Дитятю спать укладывает? Глазам моим не верю! – сказала Адальфлейд.
– Сам рано без отца остался, может потому? – предположила Аса.
– Птаха, дитя мое, у него братья есть? – с улыбкой спросила хранительница Меркланда.
Это было ее звание, хотя строго говоря, в последнее десятилетие, Адальфлейд наложила руку не только на Меркланд, и если какая часть Энгульсея не управлялась ее лендманнами напрямую, то платила ей дань. Адальфлейд, вся в белом, высокая, подтянутая, сероглазая, выглядела чрезвычайно величественно и моложе своих лет, увы, как раз пока не начала улыбаться, показав зубы странного бурого цвета, более уместного для землеройки, чем для властительницы.
– Нет, государыня, один он у матери, – Птаха тоже просияла очаровательной и совершенно белозубой улыбкой.
Неожиданно даже для себя, Хельги выдал:
– А у тебя сестры?
– У меня только младший брат жив, Беркут.
– Тот самый, что за тобой с Ушкуем подглядел и отцу рассказал? – неодобрительно справилась Аса, откладывая небольшой сакс с золотой рукояткой, закончив очищать от пупырчатой кожуры странный, но довольно вкусный, плод, привезенный с берегов Мидхафа.
– Тоже было, но он хоть охоч поканючить и ябеда, в остальном брат вполне сносный, – Птаха обменялась понимающими взглядами с Асой. Хельги счел благоразумным по уши погрузиться в обгрызание бараньей ноги, тушенной с морковью и чесноком.
– Не слишком ты к нему добра? – Адальфлейд приподняла бровь. – Скальды поют, что он поклялся тебя с мужем преследовать, где бы ваши ноги ни ступили на землю, и потому вы живете на корабле?
– Они с Лютом что-то такое наговорили, но это было до того, как Букан родился. С тех пор, мы у отца в Наволоке уже останавливались пару раз. Сильно отец на нас серчал, есть в песне правда, но как про внука прослышал, все простил. А на корабле жить мы уже привыкли.
– Теперь из песни слова не выкинешь, к тому же, новый совсем счастливый конец бы ее подпортил, – рассудила хранительница. – Скажи, дитя, а то, что в Хольмгарде море никогда не замерзало, даже во времена сумерек богов – тоже вымысел?
– Это как раз правда, государыня, часть Студеного моря у Хольмгарда никогда не замерзала, а в последние сто лет, можно было водой круглый год дойти до Мёра. Еще грамотники говорят, везде в кругу земном в последние несколько сот лет теплеет, а у нас лето прохладнее стало.
– Не только у вас. На Энгульсее тоже лето стало холоднее и дождливее, – вступил в разговор Тридвульф-грамотник, учитель Адальстейна.
Сам Адальстейн давно спал, уронив голову на стол посреди кучи перевернутых кубков и костей различных животных и птиц, пуская слюнявые пузыри, и храпя, как тролль.
– Слушай, Адальстейн, как он убил трех ярлов? – вполголоса спросила Аса у Хельги.
– Я думаю, он на них сел, – так же вполголоса ответил ей брат. – Так что, как жених он не впечатляет?
Дочь Хёрдакнута не удостоила этот вопрос ответом. Хельги шёпотом продолжил: