Посадив деву в кузов одной из повозок, воин в черном вскочил на рудую лошадку и поехал к опрокинутой повозке. Одному из ослов удалось встать, другой, похоже, повредил ногу, и оба отчаянным образом орали.
– Сейчас его снять? – Йеро вытащил из горита стрелу.
– Лучше обоих сразу, погоди.
Шагах в ста с небольшим от схоластов, верховой остановился, уставился прямо на камень, за которым они прятались, порылся в седельной сумке, и помахал в воздухе чем-то белым.
– Как он нас увидел? – У него тессера! – одновременно с удивлением шепнули хранители мистерии.
Кирко вытащил из-за пазухи кливаниона свою тессеру – половинку резной полоски из слоновой кости, когда-то хитро просверленной посередине и сломанной пополам. Если другая половинка каким-то образом была у незнакомца в черном…
– Оставайся за камнем, прикрой меня.
Вислоусый схоласт поднял руку, помахав своей тессерой из-за выступа. Воин в чешуе спрыгнул из седла, лихо, хоть и без акробатики, и, стоя на дороге, повторил движение кусочком слоновой кости. Схоласт вышел из-за камня, сказав на наречии северо-восточных варваров, иногда называвшимся венедским, приветствие:
– Гой еси, кмете!
– Живи и здравствуй, кентарх, – вполне понятно отозвался венед на языке гегемонии.
– Я не кентарх, я схоласт, – облегченно ответил на том же наречии Кирко.
– А почем при мече? Наши схоласты с… забыл, – незнакомец хлопнул себя по поясу, за который была заправлена булава.
– С сидерорабдиями?
– Не знал. Не знал. И забыл. Скажи другу – опусти чеснок… эээ… лук.
– Сначала сравним тессеры.
– Иди тут. Я не завтра родился.
«Йеро его и там достанет,» – решил схоласт и пошел навстречу венеду. Половинки тессеры соединились.
Глава 49
Боривой остановил сказ, чтобы прислушаться к ходу возка. Одно колесо точно поскрипывало, но не так, чтобы нужно было смазывать прямо сейчас. Пока не начались сумерки, стоило продолжать путь, по крайней мере до места, где холмы начинали сменяться равниной. Лучше было бы избежать ночевки вблизи от возвышенностей, вкривь-вкось утыканных подозрительными истуканами и издырявленных пещерами. Часть пещер была промыта в ноздреватом камне холмов водой, часть продолблена незнамо кем, и в пещерах водились львы, медведи, крысы размером с собаку, и, по слухам, всякая всячина, что хоть уже не живет, но покоя не знает. Даже и без пещерных напастей, безусловно следовало на ночь убраться подальше от зловредных духов свежеубитых и брошенных посреди дороги работорговцев, как и от всевозможных тварей, охочих до трупов, некоторым из которых могло бы захотеться и мясца посвежее. На ровном месте, хищников и призраков отпугивали изредка слонявшиеся слоны, хотя настоящее изобилие серых длиннохоботных панциреносцев вместе с многотысячными стадами туров и сайги ждало на западном берегу за переволокой.
– Так доподлинно и было? – спросила дева.
За пару часов в кузове, она малость оклемалась, хотя все еще была скорее похожа на Плакушу, чем на Смеяну.
– Мстивой рассказывал примерно то же. Ну, кое-что Златовит из Велиграда переврал. Это простительно, былина дело такое, когда на гусляра восхи́щение накатит, горе правде, что не посторонится.
– Например?
– Ну, как Годлав затеял набег. Напоминаю…
«Шел Янтарным морем Годлав-богатырь Со своей дружиною хороброю. На пяти они черленых шли ладьях, Мимо берега песчаного добрянского. Вдруг на море сходилась погода сильная, Море волнами бьет, паруса-то рвет, И нейдут корабли с места на море. А на синем море да на самом дне Со желтым песком вода смутилася, И восстал из моря Рерик-град, Что нуитским колдовством пущен под воду. Растворились ворота дубовые, Из ворот выезжает ратоводец Селибор. Его кости огнем навьим светятся, Мертвый конь идет по волнам, точно посуху. Говорит Селибор таковы слова: “Гой еси, Годлаве Мечиславович!”»