Мозаичный пол чертога был покрыт толстым слоем пыли. На резных стилобатах из ста девяносто двух пород камня стояли сужавшиеся кверху порфировые столбы, поддерживая терявшиеся в полумраке своды. Шаги четверых гулко отдавались в чертоге, настолько большом, что гегемон Генико на излете Кеймаэона прокатился по нему на слоне, видимо, рассчитывая таким образом войти в историю. Увы, случай со слоном мало кто помнил, поскольку в историю Генико вошел, с треском проиграв очередную войну с варварами в снегах северо-востока долихосах в пятидесяти от столицы, после чего варварский правитель по имени Курм оправил его череп… для разнообразия, в олово, таким образом получив миску для кормления своей собаки, чье имя история как раз не сохранила.
– Но у слова «гегемон» даже нет женского рода! – доказывал Дамонико Телестико где-то у распахнутых дверей.
Тира остановилась у трона, вырезанного из цельной глыбы драгоценного багряного камня. В изножье седалища власти стоял ларь, сделанный по образцу старого, но на этот раз из литой бронзы, во избежание повторения досадного недоразумения с грызунами. Новый механический замок был по необходимости сильно проще древнего – единственный поворотный круг нужно было повернуть на четырнадцать делений вперед и на семь назад. Под крышкой лежали багряный плащ, золотое шитье на котором было перенесено нить за нитью с изгрызенного крысой и крысятами, и так же восстановленный лорос[124]. Нагнувшись над ларем, Тира на миг замерла в раздумии. Она была достаточно высока, чтобы багряные одежды не волочились по полу, но лорос, почти негнущийся от золота и самоцветов, был слишком для нее широк, и сидел бы, как конская попона на ежике.
Решительно отстранив лорос, Тира поднялась с плащом в руках. Перед троном стояли два треножника. Один поддерживал венец гегемонов, обманчиво простое кольцо из серебристого металла, искусство работы с которым было потеряно еще в предшествовавшем эоне, с орлом, сжимавшим в когтях бледно-зеленый древесный лист, вырезанный из неизвестного камня. По преданию, орел некогда принадлежал самому Алазону. На другом лежала акакия – меховой мешочек с прахом внутри. Венец должен был напоминать гегемону о древности и величии его династии, а акакия – о том, что он, как и все предшествовавшие гегемоны, смертен.
Тира взяла венец, повернула орлом вперед, и опустила себе на голову, жалея об отсутствии зеркала, чтобы проверить – не криво ли.
– Погоди, дай нужное сказать, – подоспел диэксагог. – Наверное, тебе нужно взять мужское тронное имя, чтобы назваться гегемоном…
– Кайро, Тира анасса! – на древнем языке возвестил Плагго, перебив Телестико. – Радуйся, Тира владычица!
– Что такое «анасса?» – вполголоса спросил Кирко.
– Женщина-гегемон, – объяснил Йеро.
– Их же никода не было?
– Были. За пять тысяч лет ровно три, Плагго проверил. Последнюю, полторы тысячи лет назад, звали Та-Эуфиле.
Старец принял из рук новопровозглашенной анассы багряный плащ и накинул ей на плечи.
– Кайро, Тира анасса! – вновь воскликнули пресбеус и два схоласта.
Диэксагог довольно вяло присоединился к ним, Леонтоде вроде бы тоже.
– Пошли к страже, – Тира подхватила акакию и уверенным быстрым шагом направилась к выходу из порфирового чертога. – Горо, ты знаешь Ионно? Возьми в сокровищнице сотню номисм, отнеси ему на конистру, и скажи, что если этому евнуху так хочется быть брахилогосом, место скоро освободится. Алекторидео пора в новодарованное имение на покой.
– Горо нужна охрана? – предположил наместник, стараясь поспеть за анассой, пресбеусом, и схоластами. – Столько золота…
– Никакой охраны, пойду один, как есть. Я зря, что ли, двадцать лет Синим Лезвиям коноплю со скидкой продавал? – отмахнулся ботаник. – Если Ионно согласится, сказать ему, чтоб увел своих с площади?
– Да, когда заслышится стук копыт. Еще передай мою волю. Айпо – изловить и казнить, и проповедников вместе с ним. За голову каждого – двадцать пять тетартеронов. Да… За живого Айпо – тридцать пять.
– А за живых варваров? – уточнил Плагго.
– Варваров убить быстро. Первое, они не набивались мне в мужья. Второе, они чужеземные враги, а не смерды-предатели.
– А вдруг дворцовая стража за тобой не пойдет? – запоздало всполошился Кирко.
– Не посмеют не пойти! – отразил Йеро, сиявший ярче свежеотчеканенной номисмы.
Прежде, чем ответить, Тира приподняла локоть, смотря на переливы плаща.
– Что ж, багрец мне пойдет и как цвет для савана[125]. К тому же на красном кровь не видна.