Сам город безнадежно разросся за пределы крепостной стены, окружавшей вершину холма с храмами и дворцом Балтингов. Строения были с завидным искусством вытесаны из темного камня, крутые крыши крыты сланцем, так что на расстоянии Толаборг производил впечатление одновременно богатое и угрюмое. За поросшей деревьями поймой у полностью застроенного западного склона начинались причалы.
– Шел бы ты в трюм, архон, а то совсем непохоже, что ты из Адрамето, – посоветовал стоявшему у высокого борта Горму предводитель васмулонов с черными курчавыми волосами, темной кожей, выдубленной южным солнцем, и дурацким именем Тролио.
– Твоя правда, – неловко опираясь на секиру с длинной рукоятью, светлокожий русоволосый ярл поковылял с палубы вниз по крутой лестнице.
Секира вместо костыля и звуки собственной походки – стук, топ, шарк – напомнили старшему Хёрдакнутссону о Бейнире. Тяжело вздохнув, Горм постарался найти место в переполненном трюме первого скеофора подальше от Фьольнира Ингвефрейссона, первого из черных дроттаров, и от его ворона. О способностях жреца восставшего бога ходили всевозможные почтительно-напуганные рассказы, согласно которым, в частности, он мог появляться одновременно в нескольких местах. По тем же рассказам, дроттар был слеп, отдав оба глаза в обмен на колдовское знание, и тем подражая своему учителю Одину. Один, впрочем, выковырял себе только один глаз, теперь валявшийся на дне колодца мудрости вместе с ухом Хеймдаля и щупальцем Свартспрута. Последнее пожертвовал не Свартспрут, а Кром, наиболее разумно из всех богов подойдя к необходимости испить из колодца мудрости и убедив Мимира, что часть тела есть часть тела, а принадлежала ли она изначально жертвователю или была им наспех у кого-то оторвана, не так уж и важно. То, что слепой дроттар передвигался как на свету, так и во тьме с полной уверенностью, суеверные рассказчики относили за счет его умения пользоваться волшебным зрением ворона, обычно сидевшего у жреца на плече. Даже если ворон и отлучался куда, дроттар продолжал видеть все, на что падал взор птицы. Также Фьольнир, если верить слухам, был нем, что опять-таки нимало его не затрудняло, поскольку ворон Одина и говорил за него.
Хромой ярл, не успевший оправиться от падения со стены, сильно подозревал, что у большей части слухов могли найтись достаточно простые и не очень сверхъестественные объяснения. Отличить произвольного дроттара в черном плаще с лицом, скрытым тенью клобука, от еще одного такого же дроттара было ненамного легче, чем одного ворона от другого. Что касалось Фьольнировой птицы, та и вправду умела произносить отрывки из «Речей Высокого» и прочие зловещие изречения, обычно весьма кстати. Тем не менее, когда ворон давал определенные и предметные советы конунгу, его голос чуть-чуть менялся, а поручиться за полную неподвижность губ Фьольнира Ингвефрейссона при этом было невозможно из-за той же тени клобука. Только закавыка со слепотой жреца оставалась загадкой – его веки и вправду были всегда опущены, так что Горм не только не знал цвета глаз жреца Одина, но и не был до конца уверен в их наличии в положенных местах.
Неясность с тем, что именно и насколько глубоко прозревал жрец, была не единственной причиной держаться от него подальше – время от времени, дроттар решал, что пора бы кого-нибудь повесить во славу Одина. Такое часто случалось перед началом и по окончании морского перехода, по крайней мере, согласно рассказам очевидцев, вспомнившихся Горму по пути к единственному свободному месту на настиле, рядом с конунгом. Словно читая мысли ярла, зловредная птица вперилась в него глазом и изрекла:
– Вьетесь, черны вороны, Вы куда же в дали? Видно, выти ищете Во песках и скалах.[131]– Верно, давно птиц битвы не кормили! – обрадовался Йормунрек, сидевший на куле со ржаной мукой. – Чем их на этот раз порадуем? Гутанскими девами?
– Властелину драугров угодна жертва из колдунов-нечестивцев, что гнушаются его имени, – уточнил вроде бы ворон.
– Что ж, наловим тулов, развешаем, – охотно согласился конунг. – Вперемешку с парой-тройкой гутанских дев и конем.
– Конь у тебя в куле припасен? – не удержался Горм. – Воды добавить, и поскачет?
– Именно, – конунг ухмыльнулся и, опустившись на настил, принялся развязывать мешок. – Смотри, какой куль большой, сюда и жертвенный конь влез, и мой, и Фьольниров, и Торкелю с Гудбрандом по одному. Да и тебе рано еще пешим воевать. Хотя, может, и не рано. Глядя на твои кривобокие прыжки с этой секирой, больше гутанов со смеху лопнут, чем я топором уложу.