– Чем обделен, ме, тем обделен, – признал до того молчавший Адальстейн, подобно Родульфу, стоявший в колеснице, правда, запряженной парой добрых караковых коней. – Чудное дело. Как заговорит, так любому глаза отвести может, будто из полого холма вышел. А вот со скальдическим складом – хуже, чем никак.
Энгульсейский ярл прикинул расстояние до дроттаров у оксибела – саженей сто, и продолжил, все равно убавив голос:
– Не верится мне, что Один – его покровитель. Один – хозяин меда Суттунга, про то сложено… Нертус мне в помощь… ме, не помню.
– Ме? – переспросил Хан.
Родульф помог:
– «Напиток достал он обманом у Суттунга Гуннлёд на го́ре[143].»– Про что это они? – вполголоса справился у Горма Кнур.
– Один сперва сам хлебнул меда скальдического дара, отнятого им у великанов, а потом отдал кубок с этим медом нынешнему богу скальдов.
– Так вот почему того бога зовут то Боян, то Браги, а в чаше у него – мед Одина. Незадача, поди, выходит – Одинов первый радетель его же меда не пригубил. Верно Адальстейн заметил.
Кузнец одобрительно глянул на толстяка. Горм кивнул. Обжору и пьяницу Адальстейна легко было недооценить, на чем ленивый, но отнюдь не глупый ярл не раз довольно успешно выезжал. Например, Йормунрек не вешал на него никаких сомнительных заданий из разряда «А укради-ка мне эту корову.» С другой стороны, толстяк уже обеспечил себе место в памяти потомков, подарив Эгилю быстроходный пароходик, в благодарность за что скальд увековечил его такой похвальной драпой, что и про Сигварта или Скьефа никто лучше не складывал. Кроме того, обжора или нет, он вполне убедительно защитил Энгульсей от относительно недавнего набега с северо-востока – ни один из трех ярлов, возглавивших ту вылазку, не вернулся назад в Свитью или в Хёрдаланд. Стоившая жизни Торольву Гримссону разборка с альбингами тоже не повредила славе племянника Адальфлейд. Хёрдакнут не стал бы возражать против такого зятя, но вот Аса скорее всего бросила один взгляд на пивное брюхо, несомое кривенькими ножками, наморщила нос, оттопырила нижнюю губу, и вместе с Хельги тут же отправилась за море. Ярл засопел. Отсутствие вестей от брата и сестры начинало его основательно волновать.
Первые плачущие горожане достигли вершины холма. Пара дроттаров под локти вытащила из толпы старенького тула, шедшего в обнимку с серебряным истуканом бараноголовой змеи. Горм поехал троице наперерез:
– А ну отвели старца обратно!
– Он жрец ложного бога! – возразил один из дроттаров, для убедительности подняв посох.
Хан, чья морда возвышалась над Гормовым стременем, наморщил верхнюю губу, показывая клыки. В целом пес выглядел менее впечатляюще, чем обычно – выстриженная Щеней шерсть еще не успела отрасти, – но служитель Одина с посохом задумался. Этот был, подобно своему богу, одноглаз. Его товарищ продолжал тащить тула к обрыву. Что-то подсказывало Горму, что он перся туда не показывать старикашке вид на залив. Ярл переставил коня, преграждая путь дроттару. Хан глухо зарычал.
Громко, старший Хёрдакнутссон сказал:
– Мы дали клятву сохранить всем жизнь. О клятвах, Один сказал:
«Обещанья давай и крепко держи их! Добро не прискучит.[144]»Потише, чтоб слышали только тул и дроттар, ярл добавил:
– Соглашайся с почетом, а нет… Я твою мертвую тушку отдам троллю на съедение.
Сожранные троллями отправлялись после смерти, естественно, в Тролльхейм, где продолжали сжираться троллями. Фьольнир Ингвефрейссон в ответ на такую угрозу, ясное дело, простер бы вперед руку, ворон на его плече каркнул бы «Штуша-Кутуша[145]!» или еще что-нибудь, и Горм с конем превратились бы, например, в бокра верхом на жаблацмоке. Второй жрец, приставленный к оксибелу, был сильно пожиже закваской, и, похоже, вырос где-то на севере, где троллей боялись. Тем не менее, для сохранения лица, он процедил:
– «Бывает, ты слово скажешь другому, а после поплатишься.[146]»– Верно, как недавно прознал один не в меру говорливый дроттар по имени Храфси, – неожиданно согласился Горм. – Ну что, пошли обратно?
Возражений не последовало.
Из ворот вышли последние ологитцы, эти вообще без скарба, поскольку их руки были заняты жердями носилок, на которых лежали больные и ветхие. С одного переносного одра приподнялась на локте, что-то шепча, старуха непредставимой древности. «Наверняка застарелые проклятия,» – решил ярл. Гутаны, наряду с более известными божествами, поклонялись и странным богам, издревле почитавшимся в Гуталанде, еще когда он назывался по-другому – Кернуну Рогатому, Эсу Дровосеку, Таране Громовику.