– Йормунрек придет, мы уйдем. Зачем оставаться, если лед тает, медведи тонут, косатки выдр едят…
– А шесть племен? – спросил епарх. – У них вроде и мечи есть?
– Бронзовые, – напомнила Тира.
– Но что-то сделать, может, надо, – вдруг решил теомант. – Пойду с учеником поговорю. Будем с духами совет держать.
Ни с кем не прощаясь (в языке Инну не было слов ни для приветствия, ни для прощания), мистик поднялся, нырнул в меховое одеяние с клобуком и без разреза спереди или сзади, щелкнул языком, и вышел из шатра. Выдра спрыгнула с подушки на покрытый коврами поверх шкур пол и покосолапила за ним.
– Йирр? – раздалось снаружи.
Хан вопросительно взглянул на хозяина.
– Иди, пёса, поиграй с белой собачкой.
Обращение ярла к животному было довольно трогательным, особенно если учесть, что «пёса» с чудовищными клыками убил больше воинов, чем средний васмулон после двадцати лет службы, а «собачка,» с которой он радостно побежал играть, уже вымахала с волка ростом, не до конца выйдя из щенячьего состояния. Горм и Тира неожиданно оказались вдвоем.
– Откровенность за откровенность, – епарх опустился на тот же складной стул. – Ты три раза упустила возможность убить Йормунрека. Я ему два раза жизнь спас. Первый раз, под конец боя с Реккаредом. Второй раз, три дня назад, когда мы шли сюда, остановились на ночь, а Хамдир и Сёрли напали на лагерь.
– Братья Ильдисунны?
Сын архона кивнул:
– Сплю, сон смотрю, вдруг Хан как залает. Отличные были воины, подошли из-под ветра. Пес их не почуял, только услышал, когда шатер резали. Просыпаюсь, а меня уже кто-то мечом рубит. По полу прокатился ему в ноги, бросил шлем в лицо. Не ранил, только отвлек, успел свой меч подобрать. Махнул прямо в ножнах, ножны второго по затылку шлепнули. Он начал поворачиваться, тут Йормунрек его топором и достал. Шатер походный, маленький, темно, топором орудовать не с руки, но ухитрился. Руку, правда, неловко держал, подставился. Первый конунга по предплечью рубанул, сам открылся снизу, я сразу мечом в пах. А промедли, может, Сёрли, это вроде Сёрли был, еще б ударить успел.
Ярл явно находился в смятении. Довольно легко было понять, что повергло его в это состояние – где северяне точно предпочитали простоту, так это в боевом товариществе. Скорее всего, Горма беспокоила не только мысль о том, что он мог извлечь выгоду, нарушив негласные законы братства воинов, но даже то, что эта мысль осмелилась прийти ему в голову.
Тира придвинулась поближе и взяла епарха за правую руку, снизу проведя кончиками пальцев по его ладони. Ощущение живой твердости, тепла, и шероховатости напомнило ей о нагретой солнцем буковой коре.
– А что за сон ты смотрел? – спросила она.
От неожиданности, ярл рассмеялся.
– Зеленый луг, дерево, колодец, три девы прядут, одна другой краше. Средняя на тебя похожа, только волосы и брови посветлее. Те же девы с пряжей, веретенами, и ножницами мне уже мерещились пару раз, всегда на шаг от погибели, и сдается мне, что это Норны.
Тира тряхнула кудрями, вспоминая. Норнами в мифологии севера назывались три богини, державшие в своих руках нити судеб и смертных, и богов. Мистики орфического толка называли троицу Мойрами. Горм продолжал:
– Рассказывают, что одна должна быть юной девой, другая цветущей молодкой, а третья – почтенной старой женщиной, но мне все три показались одного возраста, на третьем десятке. У той, что слева от меня сидела, правда, перси маленькие, у правой большие, а у той, что посередине сидела…
Епарх отчего-то замялся.
– Средние, – подсказала Тира. – По нашему мифу, эти богини – сестры, так что возрастом должны быть близки.
– Точно, – сын архона Танемарка благодарно взглянул на собеседницу и накрыл ее правую кисть, все еще лежавшую на его руке, своей левой. – Первая дева… если это Норны, Скульд, наверное, укололась веретеном. Кровью капнула на одну нить пряжи. Взяла ножницы, попробовала вырезать испорченное место, а ножницы не берут. Передала средней деве, Верд, та тоже попробовала, ножницы, что ли, у них заело… Тут она меня заметила, и говорит: «У тебя меч при себе? Сейчас как раз пригодится.» Тут Хан залаял, и я проснулся.
Тира заметила, что ее кисть лежит на плече Горма, да и его левая рука переместилась, теперь бережно обнимая ее стан. Смотря друг другу в глаза, анасса и ярл сблизили лица, так что губы вот-вот должны были соприкоснуться (а носы, между прочим, уже вовсю соприкасались).
– Нам нельзя друг к другу привязываться, – епарх вдруг отшатнулся. – Всей жизни нашей, может, недели отмерены, Йормунрек прознает, такое глумление устроит, все его предыдущие забавы детским розыгрышем покажутся.