Таким образом, как о жене и детях Горма, так и о многих его родичах, современниках, и друзьях, начиная с Эгиля Скальда и заканчивая Всемилой Посадницей, источники сообщают гораздо больше, чем о самом конунге, хотя он был не только первым признанным владыкой всего Танемарка, но и конунгом, облеченным тингом властью на самый долгий срок в истории, не говоря уже о богатой фольклорной традиции, окружающей Горма и Тиру. Ранние историки, начиная с Сакси Долговязого, не делали большой разницы между хроникой и фольклором, и в их работах Горм предстает идеализированным образцовым властителем, воином и поэтом, щедрым к друзьям, милостивым к побежденным, справедливым судьей на тинге, и ревнителем прав бондов. Ему же (и в равной степени Тире) в заслугу ставили начало объединения земель севера, северо-востока, и Мидхафа в союз. В значительной степени, такое представление было навеяно не только народными балладами и Закатом Гегемонии, но и желанием самих историков поставить Горма в пример современным им ярлам, например, как это сделал Сьеффри О'Финве в Истории Конунгов Севера, чтобы устыдить Адальреда Неготового.
В более поздних работах, авторы которых уже понимали разницу между хроникой и сказанием, встречается и более скептическое отношение к Горму. Одним из обоснований для такой переоценки как раз и служит то, что восемь десятков лет его правления так небогаты упоминаниями о делах конунга. Кстати, у начала такого толкования стоит сам Сакси Долговязый, с упоением рассказывающий о ранних походах Горма и ставящий ему в упрек полное неучастие в набегах в последовавшие десятилетия скучного, с точки зрения Сакси, мира. Форсвар Хестр обходится с Гормом еще суровее, доходя даже до того, что называет его не Гормом Старым, а Гормом Ленивым. Форсвар же, а за ним и Пард Сын Вдовы существенно пересматривают отношение предшествовавших историков к Йормунреку Хаконссону, в основном питавшееся описаниями его злодейств в Первой Островской Летописи, в Закате Гегемонии, и в Горьких Слезах, Проливаемых над Камнями Фергуни Хайлаг. С точки зрения Парда, Йормунрек был носителем нового, объединившим своими завоеваниями значительную часть круга земного и тем ответственный за последовавший взрыв в развитии науки, а его жестокость была обусловлена необходимостью преодолеть сопротивление нововведениям. Таким образом выходит, что Горм, убив Йормунрека, как раз вернул Танемарк к более размеренному и архаичному укладу. Другие историки упрекают Горма и за недостаточную прогрессивность по сравнению с его младшим братом Хельги, объявившим рабовладение в Винланде вне закона и начавшим нещадную охоту за кораблями работорговцев, пересекавшими Завечернее море.
Хронист Кальмота Палача Вёрд Анкас, заодно с описанием Горма как лентяя и подкаблучника, идущего у жены на поводу, заявил, что политические и управленческие методы Йормунрека, афористически сформулированные в его высказываниях, по-настоящему опередили свое время. Заодно Вёрд попытался и приуменьшить Йормунрековы зверства, обвиняя гардарских летописцев и хронистов Гуталанда и багряной гегемонии в предвзятости. Согласно Вёрду, Йормунрек был не более жесток, чем та же Тира, незадолго до падения Лимен Мойридио безжалостно подавившая бунт в городе.
Иронически, от такого толкования истории предостерегал современников уже Тихомысл Зоркий в Отповеди Фафыжникам. «На переправе через Фрёсён-реку, дожидаясь парома, говорил один нуитский рядович другому: “Вот при Йормунреке, при нем порядок был, и паром не опаздывал.” Эйстейн же старец, услышав эти слова, возразил так: “Помню я те времена. Верно, паром не опаздывал, потому что Йормунрекова дружина его потопила, а паромщика повесила.”»
Дело даже не в том, что жестокость Йормунрека была бессмысленной, хоть ему и впрямь удалось объединить значительную часть северного материка – преимущественно в страхе перед собой и ненависти к себе. Первой и главной ошибкой, в конечном счете оказавшейся для него смертельной, было то, что он не желал и не умел хозяйствовать, считать, и рассчитывать. Пока его войско продолжало завоевывать новые города, захватывая их богатства, это сходило конунгу с рук, но одной задержки с завоеванием Энгульсея хватило, чтобы пустить в действие цепь последующих необратимых событий, начиная с восстания Хакона, приведших к закономерному (я употребляю это слово неспроста) концу в Боргене в предпоследний год законоговорительства Сварта Каменное Слово. Там, если следовать описанию, приведенному в Закате Гегемонии, Йормунрек допустил свою вторую ошибку, в присутствии своих дружинников противопоставив закон, бывший на стороне Горма (пусть и схитрившего), своему произволу. Это противостояние происходило не впервые – конунг уже разогнал не один тинг, но на этот раз оно оказалось роковым, и не случайно, что на стороне закона выступили (и оказались победоносны) именно Горм и Тира.