Остальные звери расступились, освобождая место между треножником и древним сооружением. Коробочка трижды пискнула, и вдруг из нее выпростался даже не луч, а плоский угол насыщенно-зеленого света, несколько раз скользнувший по древнему устройству вверх-вниз, как взмахи крыла исполинской бабочки-павлиноглазки. В воздухе запахло послегрозовой свежестью. Последовал еще один спорадический обмен мелодичными фразами. Каждый раз, когда это происходило, звук начинал один зверь, а за ним двое или больше вторили в совершенной гармонии. Случись где-нибудь недалеко стриксы или ламии, они наверняка разбежались, разлетелись, или расползлись бы от ужаса, неспособные противостоять магической энергии, насыщавшей воздух.
На треножник была поставлена другая коробочка, звери сбились в кучу вокруг древности, уставившись в ее сторону. Белый лелапс снова запел. Теперь его примеру последовали все остальные звери сразу, задрав морды к небу. Гармония переливчатого многоголосия устремилась ввысь, усложняясь и усиливаясь, пока белый зверь, и с ним все остальные, вмиг не смолкли. Торжественно звенящую тишину нарушил раскатистый пук толстого черно-белого лелапса. Несколько его соседей отодвинулись, морща носы и бросая неодобрительные взгляды на вонючку. Белый зверь с гривой заурчал, обнажив острые зубы, и поднял лапу, указывая в сторону треножника. Лелапсы уставились на коробочку и замерли. Сцену на миг осветила ослепительная, как от молнии, вспышка, отразившаяся в зеленых, желтых, и светло-карих глазах и озарившая мокрые носы, блестящие клыки, и полувысунутые розовые языки.
Когда глаза Тиры снова привыкли к неяркому освещению светлячков, носилки с кистями и стилосами были убраны с прохода, и череда зверей вносила в комнату лари с землей и растениями. Три зверя вспрыгнули на полуразрушенные стены, и каждый положил на верх своего участка стены темную полусферу. Еще один гармонический звуковой перелив, и сферы осветили пространство между ними тысячами лучей. Каким-то образом, пересечения этих лучей в воздухе создали светящиеся очертания кустов, кусков кладки, и различных форм на мозаичном полу и на расстоянии от него. Тира наконец смогла рассмотреть, что изображала эта мозаика – вереницу слонов, с грузами шедших к конической башне, рядом с которой стояла одинокая решетчатая опора. Девять зверей встали вокруг стола-арфы-механизма и бережно разъяли его на части. Трое сразу же положили их на места на полу, намеченные лучами сфер, а шестеро остались ждать, пока их сотоварищи рассыпали по полу землю из ларей. Когда уровень земли сравнивался со светописным образом в воздухе, один из зверей поворачивал часть устройства, пока она не совпадала со светописью, и выпускал ее из лап. Наконец, вся земля была высыпана, кусты расставлены, лари и поднос со светлячками схвачены в лапы, и лелапсы снова столпились перед треножником с металлической коробочкой наверху. Сверкнула еще одна вспышка, затем развалины погрузились во тьму.
На чертог теперь падал только свет звезд и ущербной луны, вышедшей из-за облака. Тира и Горо сидели за колонной в восхищенном безмолвии.
– Это был знак от Четырнадцати, чтобы нас укрепить, а может быть, и наставить, – наконец сказал Горо.
– Укрепить нам что и наставить это куда?
– Наверное, не будет вреда, чтоб тебе уже рассказать. Во времена наибольшего величия багряной династии, тайное знание, дававшее силу гегемону, было отдано на сохранение схоластам. Часть этого знания сохранилась, и будет передана тебе и твоему будущему мужу.
– А почему просто не мне? Я же наследница.
– Гегемона-женщины никогда не было. Обычай, пять тысяч лет. Правильный или нет, не мне, ботанику, судить, хотя я-то тебе как раз все рассказываю. Большая часть тайн была потеряна. Но мне кажется, что нам была явлена часть такой потерянной тайны. В чертоге, видно, был меморион одной из забытых мистерий. Нами забытых – кинокефалы до сих пор помнят и совершают паломничество на поклонение.
– Кто-кто помнит? – удивилась Тира. Она встала из-за колонны и сделала несколько шагов в направлении комнаты, где произошел обряд с мелодичными возгласами и вспышками света.
– Кинокефалы. Они описаны в свитке, названном «Диника,[56]» где рассказывается о жизни на востоке до Кеймаэона. Морды и хвосты у них, как у собак, они живут в недоступных горах, любят охотиться, собирают и сушат сладкие фрукты деревьев. Еще они собирают прозрачный камень, называемый электрон, на который выменивают мечи и копья. Они очень справедливы, а их теология сродни орфической. Они превыше всего ценят гармонию, верят в метампсихоз и его посредством передают память о древних мистериях.