Снова затрещало. Олень Фьордов повернул не влево, а вправо, и ударил одну из двух наиболее снеккарообразных посудин поближе к корме. Развалить ее пополам не получилось, но в дыру от борта до киля хлынула вода.
– Табань! Полный назад! – гаркнул Кьяр.
Второй драккар дал задний ход, быстро ускоряясь. Несколько головорезов с тонущего снеккара успели-таки запрыгнуть на нос Оленя, где, проявив заслуживающий всяческого уважения дренгрскапр, были изрублены в куски.
– Вперед! Вперед! Кром и Эгир! – Горм выпрямил прави́ло и огляделся по сторонам. Шкипер самой южной из оставшихся на плаву ладей некоторое время надсаживался на непонятном наречии, потом его ватага споро налегла на весла, уходя к берегу на юго-запад. Еще в одной разбойничьей посудине случилось волнение, за борт вылетел кто-то в неплохих доспехах и с кистенем, булькнув и пустив круги по воде, как большой булыжник, после чего и эта ладья отправилась в направлении берега, странно виляя на ходу из-за отсутствия кормчего. На носу большей из посудин перед Змеем, огромного роста толстомордый воин тряс палицей и сыпал отборными танскими и венедскими ругательствами вперемешку с дикозвучащими выражениями на неизвестных языках. Горм частично разобрал упрек предателям, в тени Калинова Моста крытым драуграми через три домовины в замогильный стон, и дальше не совсем понятное про червивые уды в поносной дыре. Ватажники сквернослова спешно связывали его снеккар с соседней ладьей.
– Ярл! Ярл! – Кьяр на корме Оленя поднял в воздух два меча и сделал ими одновременное колющее движение.
«Я-то думал, еще раз баранья шкура,» – подумал Горм. – «Но тогда, мы бы совсем без добычи остались, а один из этих снеккаров может оказаться и неплохим, если его отдраить да подшпаклевать.» Он крикнул:
– Убавьте ход, чтоб Олень с нами поравнялся! – и потише добавил: – Реннир, смени меня у прави́ла, держи чуть левее этого корыта, да меч одолжи.
Разжившись вторым мечом, Хёрдакнутссон повторил движение шкипера Оленя Фьордов.
– Течь! – Кнур полез под водомет за черпаком. От удара, развалившего надвое первую килейскую ладью, между несколькими досками обшивки Змея действительно стала сочиться вода, в одном месте, она даже потекла струйкой.
– Готовьте кошки! Реннир, остаешься на прави́ле! – Горм открыл ларь и щелкнул пальцами. Хан был тут как тут. – Кнур, бросай черпать, в ближайшие три дня мы от этой течи не утонем, помоги мне лучше разобраться со справой для собаки…
– Да что тут разбираться? Кольчугу надеваешь через голову, просовываешь передние лапы, стой, уж ты-то вроде должен знать, откуда у собак лапы растут?
Качая головой, Кнур перевернул наполовину насобаченную кольчугу, так что рукава для лап оказались внизу, помог Хану вытащить конечности наружу, и затянул пряжку ремня на его спине. В ремне и кольчуге с хауберком, пес выглядел, как что-то из рассказа о древних воинах-варульвах[81], которые могли превратиться в волка, опоясавшись волшебным поясом, выпив особо сваренного пива с добавкой волк-травы, и сказав заветные слова. В действительности, Хан почему-то предпочитал пиву разбавленное водой красное вино.
В воздух полетели трехлапые верпы. Гребцы справа подняли весла, и опустили их на борт враждебного снеккара. Корабль еще двигался относительно связанных друг с другом разбойничьих посудин, а первые воины уже разбегались и прыгали навстречу копьям, мечам, и топорам недругов. Корило доиграл «Атол Брас» и начал-таки «Дева вопрошала.» Дело было то ли в его исполнении, то ли в диком звуке волынки, но поморянская плясовая звучала разухабисто-зловеще, словно плясать под нее должны были не рыбаки у праздничного стола на деревенской вечеринке, а как раз волки-оборотни лунной ночью вокруг косо стоящего на вершине полого холма замшелого истукана неназываемого бога.