Болотистые низины, над которыми возвышалась когтистая вершина Горы Горменгаст, замерли в напряженном ожидании приближающейся опасности — подлетали цапли и выпи.
Каждая птица села в давно облюбованном ею месте. Зайдя в воду, птицы замерли; поблескивают в сумерках их глаза; головы подняты и готовы нанести роковой удар своим кинжалоподобным клювом. Вдруг один из клювов стремительно летит в темную воду и тут же поднимается с зажатой в нем бьющейся рыбешкой. Еще через мгновение цапля взлетает и отправляется назад, к Замку. Ее полет величав и торжествен.
И так всю долгую ночь птицы прилетают к воде и возвращаются к птенцам с лягушками, мышами, живущими у воды, тритонами или бутонами лилий.
Терраса пуста; в болотах неподвижно замерли цапли, каждая на своем месте, каждая готова пустить в ход свое оружие. В зале птенцы в своих гнездах почему-то замерли тоже.
В мертвой неподвижности воздуха, зажатого между облаками и землей, было нечто зловещее, в сумраке на всем играли зеленоватые отсветы подводного освещения, которое, однако, не проникнув в притихшие глубины зала, высвечивало лишь вход в него.
И в этот момент появился ребенок; была ли это девочка, или мальчик, или же эльф, определить невозможно — слишком краток был миг от появления до исчезновения. Единственное, что можно сказать с уверенностью — что пропорции и сложение этого существа были как у маленького ребенка. Лишь краткое мгновение простояло оно на башенке, в дальнем конце террасы, а потом исчезло, оставив после себя лишь впечатление чего-то перенасыщенного жизнью или чего-то невероятно легкого, воздушного. Существо легким движением соскочило (не прыгнуло, не соступило, а именно соскочило) с башни в темноту почти тотчас же после того, как появилось; именно в этот момент легкий порыв ветра прорвался сквозь стену умирающего воздуха и весело и даже необузданно пробежался по костлявой спине Горменгаста. Ветер поиграл увядшими флагами, пронесся под арками, спиралью, с задорным посвистом взвился по башням и дымоходам; нырнув в дыру с рваными краями на пятиугольной крыше, он оказался окруженным со всех сторон сотнями портретов людей с суровыми лицами, проглядывающими сквозь потемневшую поверхность краски, покрытой сетью трещинок и паутиной; решетка в каменном полу словно притягивала, и он бросился в нее, отдавшись закону тяготения и восторгу быстрого скольжения вниз сквозь голубые сумерки; припевая, пронесся сквозь несколько этажей и, оказавшись в зале, наполненном сизо-серым светом, охватил Тита петлей воздуха.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Глубокий старик, в чьих метафизических сетях так безнадежно запутались его три почитателя — Зернашпиль, Заноз и Врод, — стоял настолько сильно наклонившись вперед, будто опирался на невидимую ручку невидимой палки; казалось странным, почему он не падает лицом вниз.
— В этой части коридора всегда дует, — сказал он, слегка качнув головой; на его плечи спадали белые волосы. Затем хлопнул себя руками по бокам и снова вытянул их вперед, словно опять оперся на невидимую палку.
— Ломает человека, разрушает его, превращает его в тень, швыряет его волкам, загоняет в гроб.
Не нагибаясь, старик своими длинными руками подтянул толстые носки и заправил в них брюки, потопал ногами, распрямился, снова согнулся, а затем бросил разгневанный взгляд вглубь коридора.
— Грязная продувная дыра. И почему? Безо всякой на то причины. Гадкая труба. Засасывает. И все же, — старик тряхнул своими белыми кудрями, — знаете, это не так. Я не верю в то, что существуют сквозняки. Я не верю в то, что мне холодно. Я ни во что не верю! Ха-ха-ха-ха! Например, не могу согласиться с вами.
Человек, стоявший рядом со стариком, дернул головой — словно передернул затвором винтовки. Он был значительно моложе старика; у него были впавшие щеки и длинная нижняя половина лица. Он поднял брови, словно хотел сказать: «Продолжайте!», но старик молчал. Тогда этот человек спросил пустым, очень громким и бесстрастным голосом, словно воскрешал словом мертвого:
— Что вы имеете в виду, говоря, что вы не согласны?
— Не могу согласиться — и все, — ответил старик, наклоняясь вперед и вытягивая вперед руки со сцепленными пальцами, — Не могу согласиться — и все.
Его собеседник слегка повернул голову и опустил одну бровь.
— Но я еще ничего не сказал. Мы только что повстречались!
— Может быть, вы и правы, — сказал старик, поглаживая свою бороду. — Весьма возможно, что вы правы. Но с уверенностью этого я не могу сказать.
— Но я же вам говорю, что еще не успел ничего сказать! — Бесстрастный бесцветный голос прозвучал еще громче, человек сделал огромное усилие, чтобы его глаза вспыхнули гневным огнем. Но либо дрова промокли, либо тяга была недостаточной — в глазах, как ни странно, не мелькнуло ни искорки.
— Я ничего не сказал, — повторил он.
— Не сказали? Ну и что? Мне не нужно полагаться на произнесенное слово, — И старик рассмеялся ужасным, всезнающим смехом. — Я не согласен — вот и все. Не согласен, например, с вашим лицом. Оно у вас неправильное, как и все остальное. Если на жизнь смотреть с такой точки зрения, она становится такой простой — ха-ха-ха!