Вначале, замечая в Макисе лишь качества, типичные для «сильного» человека, я испытывал к нему неприязнь. Я был очарован естественной театральностью его движений, тем, как он преподносил себя другим, но человеческие качества, которые заставляло предполагать в нем его поведение, были мне неприятны, и я испытывал неловкость в его присутствии, особенно когда мы оставались одни в моем доме, где мне приходилось либо разговаривать, либо игнорировать его. Последнее в то время казалось нецелесообразным, так как мне хотелось узнать вещи, которые мог рассказать Макис, да я и не хотел его оскорбить. Я продолжал искать его общества, испытывая тягостное чувство от сознания, что я использую его для собственных целей и, возможно, создаю видимость дружеских чувств, которых я тогда к нему не испытывал. Но потом я был рад, что отбросил щепетильность, так как иначе я никогда бы не открыл другие грани его натуры и не жил бы теперь с его именем в своей душе.
Макис имел трех жен: Готоме, Мохорасаро и Гума’е (в порядке старшинства). С Мохорасаро мне удалось перекинуться лишь несколькими словами. Она жила со своей дочерью Алимой в хижине, стоявшей на самом краю деревни. И мать и дочь, тихие, всегда державшиеся в тени, очень прилежные в работе, были довольно бесцветными личностями. Семилетняя Алима имела меньше досуга для игр, чем другие дети ее возраста. Отношения Макиса с другими женами были бурными и неровными, но Мохорасаро никогда не приходилось ощущать на себе силу его руки или слышать грубые слова. Она, по-видимому, не затрагивала чувств ни своего мужа, ни остальных его жен.
Когда я сидел с Макисом у хижины Гума’е, слушая, как они смеются, и наблюдая, как он любезничает с ней, было невозможно забыть о существовании Готоме, жившей через несколько хижин дальше по улице. Готоме никак не могла примириться с тем, что у нее появилась соперница, но Мохорасаро, готовившая пищу для дочери, была как будто вполне довольна своим одиночеством. Благодаря широкому рту и высоким скулам ее глаза казались слишком маленькими и несколько раскосыми. Она была худой, вдоль лица свисали неопрятные и неухоженные пряди волос. Другие жены Макиса тоже не нравились мне как женщины, но все же я понимал, почему с его точки зрения в них было что-то привлекательное, Мохорасаро же не была красавицей и по стандартам гахуку. Сравнивая ее с двумя другими женами, можно было понять, почему ее муж отдавал предпочтение их обществу.
Я был удивлен тем, что жители деревни также, казалось, игнорировали отношения Мохорасаро с Макисом, как будто следуя тону, заданному его безразличием. По вечерам, когда люди в ожидании ужина сидели у своих хижин, происходил непрерывный обмен визитами, но Мохорасаро и Алима редко появлялись у тех очагов, где собиралось больше всего людей. Когда же Макис приходил к очагу Мохорасаро, никто к ним не присоединялся. Подсаживаясь к ним, я часто чувствовал, что пересекаю невидимую границу, что дом и его обитатели не принадлежат к поселению. Прошли месяцы, прежде чем я узнал, что для этого чувства были основания.
Связь Макиса с Мохорасаро была скандальной. Мохорасаро была нагамидзуха, член его собственного рода, «сестра»[26], следовательно, ему не полагалось на ней жениться. Его поступок являлся вопиющим нарушением норм поведения, простительным лишь в силу его репутации и опасностей, которым подвергались люди его положения. Для мужчин неразборчивость в половых отношениях всегда была рискованной: никогда нельзя было быть уверенным в том, что колдун не убедил женщину получить для него семя от намеченной жертвы. Более всего рисковали люди, достигшие успеха и положения, ибо они являлись главным объектом козней врагов их рода. Макис мог сказать в свое оправдание, что Мохорасаро принадлежала к его роду, значит, в ее лояльности не приходилось сомневаться. Его интересы и благополучие были ее собственными, тогда как жены других мужчин были чужими в группе своего мужа и в первые годы брака могли поддаться внушениям тех, кто желал зла их мужьям. Если осторожность и не была главным мотивом Макиса при вступлении в брак с Мохорасаро, то могла по крайней мере служить ему оправданием. Но положение оставалось щекотливым, и с нарушением обычая мирились лишь постольку, поскольку удавалось его игнорировать.
Что касается Готоме и Гума’е, то нельзя говорить об одной, не думая о другой сопернице в борьбе за чувства Макиса. Готоме была его старшей женой, матерью его любимой дочери Тохо, к которой он относился скорее как к мальчику. У Готоме была фигура матроны, темно-коричневая кожа, круглое лицо с привлекательной открытой улыбкой. Даже возвращаясь домой с огородов с почти непосильным грузом батата и дров, она умудрялась сохранять свой обычный самоуверенный вид и отвечала на приветствия со спокойной величавостью, с которой привыкла держать себя до того, как муж привел в селение третью жену. Уверенность Готоме в его чувствах к ней основывалась, надо думать, не только на отношении Макиса к ней самой, но и на его глубокой привязанности к их дочери, которую он непозволительно баловал.
Тохо была полной противоположностью Алиме — ее-то уж нельзя было не заметить. Эта стройная, с неразвившейся еще грудью девочка лет тринадцати сильно смахивала на мальчика, тем более что волосы ее были коротко острижены и вместо обычного для девочек передника с бахромой она носила одежду мальчиков — хлопчатобумажный лап-лап, обернутый вокруг талии[27]. Ее поведение соответствовало одежде. У меня на кухне она вела себя как дома, неизменно присоединяясь к юношам, собиравшимся у моего очага. Ей недостаточно было слушать, она вступала в разговоры и выражала свое мнение, чего ни один мужчина не потерпел бы от другой представительницы ее пола. Она делала, очевидно, лишь то, что ей нравилось, и это были отнюдь не домашние дела, занимавшие так много времени у девочек ее возраста. Правда, иногда я видел, как она несет тяжелые грузы с огородов, но родители не требовали, чтобы она им помогала. За пределами деревни я всегда встречал ее в компании мальчиков. Подобно им, она большую часть времени гоняла без надзора по всему отрогу.
В свободе, которой пользовалась Тохо, был элемент горечи. От первых жен, Готоме и Мохорасаро, Макис имел только двух детей, и оба ребенка были девочками. Он, как и другие мужчины, с завистью смотрел на Бихоре, чья единственная жена родила четверых сыновей. Считалось, что иметь детей — хорошо, но особенно хорошо — сыновей, ибо в конечном счете именно мужчины обеспечивают непрерывность рода по мужской линии, именно в них главная сила, именно они нужны для благополучия рода. Не имея сына, Макис, видимо, хотел, чтобы Тохо его заменила. Он поощрял ее независимость и даже манеру одеваться, которые так отличали ее от девочек деревни. Он говорил с ней, как другие мужчины говорили с сыновьями, и, хотя осыпал ее подарками и редко возвращался из Хумелевеки без какой-нибудь безделушки для Тохо, я ни разу не видел, чтобы в праздники она была одета так, как ее сестры. Она охотнее появлялась в перьях и ракушках, которые носили мужчины, — это разрешалось некоторым женщинам в особых случаях в знак признания их заслуг в чисто мужских делах. Видя в Тохо ее отца (возможно, как он сам видел себя в ней), я любил ее. Она смотрела на меня прямым и твердым взглядом, глаза ее не бегали в смущении и застенчивости, как у большинства хихикающих сверстниц, а ее почти властные жесты дышали уверенностью и достоинством оратора. Однако, как ни любил Макис Тохо, она была девочкой, и, желая иметь сына, Макис, к величайшему огорчению Готоме, взял себе третью жену, Гума’е.
Гума’е жила напротив меня. Хотя и зрелая женщина, она, судя по всему, была на несколько лет моложе Готоме. Она была замужем раньше, и это объясняло обстоятельства, при которых она сошлась с Манисом. Она происходила из племени нотохана и, уйдя от третьего мужа (с предыдущими она тоже разошлась), жила в деревне своих братьев. По словам Макиса, Гума’е заметила его на празднике, он произвел на нее неотразимое впечатление, она пришла к нему и в конце концов убедила его взять ее в Сусуроку. Ввиду ее возраста и прежних браков Макис не стал давать за нее выкупа, пока она не родит ребенка (договоренность, обычная для союзов такого рода). Когда я прибыл в Сусуроку, Гума’е была беременна Люси.
27
Речь идет о модернизированной поясной одежде из покупной хлопчатобумажной ткани. Одежда эта представляет собой кусок полотна, обернутый вокруг бедер и спускающийся до середины икр.