– Ясно. – Совершенно не понятно, что было ему ясно, но за то, что итальянец не стал развивать тему, Марион была благодарна.
– И всё-таки – какого чёрта ты тут делаешь? – вспомнила она, что Фабио так и не ответил на её вопрос.
– Кабаны, вы же сами жаловались, – он потряс перекинутым через плечо ружьём.
Верно, Марион уже не единожды замечала следы и вырытые ямы неподалёку от дома. Её уверили, что днем кабаны вряд ли подойдут к жилищу человека, но всё равно было как-то не по себе.
– И что, ты собрался их всех перестрелять?
– Нет, припугнуть. Можно?
Поняв, что он спрашивает разрешения сесть рядом, Марион подвинулась.
– И как? Припугнул?
– Не успел.
– Жаль, – она, отбросив приличия, поднесла бутылку к губам и отпила прямо из горлышка – уж в присутствии итальянца можно было не бояться условностей, и жестом предложила вина Фабио.
– Кислятина! – отхлебнув, скривился он.
– Шабли Гран Крю! – возмутилась в ответ Марион, но про себя усмехнулась, вспомнив озадаченное лицо Обена, оставленного за столиком ресторана под открытым небом, когда она мстительно захватила с собой початую бутылку, за которую француз, пытавшийся произвести впечатление, выложил кругленькую сумму.
Итальянец же, противореча своей оценке, только сильнее приложился к вину. Марион вдруг осознала, что с памятного момента знакомства ни разу не видела его в подпитии, а в компании с бутылкой и вовсе узрела впервые. Фабио вкалывал, не разгибая спины – на разваливающейся в буквальном смысле слова ферме что-нибудь постоянно нуждалось в ремонте. Он то не вылезал из гаража, закопавшись в двигатель единственного трактора, которому давно пора было на покой, то чинил покосившиеся настилы для сушки, то заделывал дыры в прохудившейся крыше, то ездил в Моден или Карпантра с поручениями... В общем, хоть и числился механиком, по факту выполнял работу и посыльного, и водителя, и плотника, и даже водопроводчика.
– А вы, правда, художник?
Стоило ей обмолвиться Бертрану об учёбе в Париже, и вся округа в курсе...
– Правда.
– Что, и меня сможете нарисовать? – Этот вопрос задавал каждый второй, узнав о её дипломе.
– Смогу.
«Но не буду», – добавила она мысленно. Хотя итальянец на роль натурщика подходил не хуже своего французского «конкурента», обладая внешностью, возможно, не такой аристократичной, но уж точно не менее харизматичной.
– Не представляю вас со всеми этими штуками...
– Да я и сама не представляю. Уже и не помню, сколько лет не брала в руки кисти, – Марион на миг замолчала. – Когда человек, чей образ просматривается на всех твоих работах, втаптывает в грязь как твоё творчество, так и тебя саму... не очень-то хочется продолжать, – наверное, это выпитое вино, теплом разлившееся по всему телу и слегка затуманившее голову, позволило ей так легко выболтать то, о чем она избегала не то что говорить, а даже вспоминать.
– Кстати, босс, вы всё ещё должны мне кофе, – заявил Фабио, когда возникшая пауза затянулась.
Марион как раз поёжилась от дохнувшего прохладой ночного ветерка, да и кофеварка теперь в доме имелась. А может, ей просто нужно было с кем-то поговорить? И очень не хотелось оставаться одной...
***
Шум подъехавшего к дому грузовичка разбудил Марион раньше обычного. Накинув халат, она выбежала навстречу посетителям.
– Плохие новости, босс!
– Что случилось?
– Пчёлы не покинули ульи! – эмоционально потрясая руками, заговорил выбравшийся вслед за Фабио из машины Бертран.
Ничего не понимающая Марион вопросительно на него уставилась.
– У вас есть выход в интернет? – попытался объяснить Фабио. – Посмотрите прогноз.
С интернетом дела в Блё-де-Монтань обстояли ещё хуже, чем с телефонной связью. Поэтому Марион использовала его возможности только при крайней необходимости – проверить почту, например. На другое не хватало ни времени, ни – самое главное – терпения.
– Не нужен никакой прогноз, мадемуазель! Прислушайтесь к старику, восьмой десяток лет топчущему Прованскую землю – будет буря! О-ла-ла... Столько трудов насмарку!
Прогноз погоды Марион всё же посмотрела. Бертран оказался прав – уже к вечеру до Блё-де-Монтань доберётся фронт, несущий с собой грозу, проливной дождь и сильнейший ветер. А после синоптики обещали ещё несколько дней сырой погоды.
Провансальцы крайне не любят плохую погоду, а каждый дождливый летний день считают потерянным – это она уже уяснила. Но ожидающаяся буря была не просто дождём, который испортит настроение обитателям Блё-де-Монтань, она могла обернуться настоящей катастрофой!
Лаванда. В поле, на которое они так рассчитывали, сбор должен был начаться буквально на днях – цветы «дозревали», впитывая изобильное тепло солнечных лучей, накапливая в себе необходимую концентрацию эфирных масел. Оставшиеся несколько дней не могли весомо повлиять на качество цветов, а вот ливень... Напитанная влагой лаванда не годилась для тех целей, которые ей были уготованы – сырьё не просушится, и велика вероятность, что и вовсе придёт в негодность. Поэтому придётся ждать, пока дожди пройдут и растения вернутся в состояние, когда сбор можно будет возобновить. А такой возможности у них не было. Бертран сдержал слово – слух о том, что у них будет своё масло дошёл до «нужных» людей. И с одним уже был заключён договор, неисполнение которого могло обернуться для Блё-де-Монтань приговором. И дело даже не в сроках – на качестве лаванды дожди такой силы и продолжительности непременно скажутся. И далеко не в лучшую сторону.
Не оставалось иного выхода – цветы нужно успеть собрать до бури. Вручную. О том, чтобы использовать технику не могло быть и речи. Бертран Дюпон в этом вопросе был категоричен, утверждая, что трактор нанесёт цветам вред больший, чем все дожди вместе взятые. И молодая хозяйка склонна была довериться его опыту. Высокогорную лаванду, в отличие от лавандина, собирали способом, который не менялся столетиями.
В прямом смысле слова закатав рукава, Марион вместе со всеми, кто мог держать в руках серп или специальные ножницы, принялась за работу. Дороги были каждый час и каждые руки. Уже к обеду клубившиеся в стороне гор тучи стали стремительно приближаться, ветер усиливался, горизонт то и дело вспыхивал, а до слуха доносились далёкие раскаты грома. Все работники фермы были перекинуты на самое ценное поле, а вскоре к ним присоединились и жители деревни, которые официально не подчинялись Марион, но до которых дошли слухи о том, что на ферме требуется помощь. Девушке, давно живущей по современным законам бизнеса и не привыкшей в век, когда каждый сам за себя, к подобным поступкам, было до слёз приятно, когда люди поодиночке или группами приходили и приезжали со своим инвентарём в руках, и, лишь отмахиваясь на слова признательности, скорее приступали к работе. Марион дала себе слово отблагодарить каждого.