В среду вечером, закончив работу в Черном потоке, шофер Ступак с разрешения начальника лесоучастка инженера Борисенко отправился в район дальней, так называемой Сиротской, поляны якобы за дровами для своих хозяев.
На тридцать восьмом километре Верховинского щебеночного шоссе он свернул на глухую лесную просеку и остановился. Отсюда до заброшенной штольни было не больше ста метров. Перетащив по одному мешки со взрывчаткой к машине, Ступак разложил их на дне кузова и осторожно завалил буковыми и еловыми кругляшками.
В Явор спустился без всяких происшествий и задержек.
На Гвардейской его ждали: как только подъехал к дому N 9, ворота распахнулись и черная фигура Крыжа выступила из-под ветвистого дерева. Резидент вскочил на подножку грузовика и махнул рукой:
— Давай прямо.
Ступак въехал во двор медленно, на малом газу, выключив большой свет, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания жителей Гвардейской улицы. В глубине двора, около сарая, притормозил, выключил мотор и, стараясь не шуметь, разгрузил дрова.
— Ну, а это добро куда прикажете? — шепотом спросил он, кивая на брезентовые мешки, туго увитые ремнями.
— Неси сюда.
Ступак взвалил «посылку» на спину и, широко расставляя ноги, твердо упираясь в землю, осторожно пошел следом за Крыжем. Поднялись по крутой лестнице на крылечко. Прошли темные сени и очутились в большой, заставленной книжными шкафами и ярко освещенной комнате — домашней библиотеке.
В углу, в глубоком кресле, положив ногу на ногу, с дымящейся сигаретой в углу рта, в купальном халате, с ключом в руках сидел Джон Файн. Дубашевич хорошо знал «Черногорца» в лицо.
Перед отправкой в Закарпатье «Бизон» собрал к себе основных исполнителей операции «Горная весна» — Файна, Дубашевича, Хорунжего — и познакомил друг с другом.
Крыж похлопал по массивному табурету, стоящему под портретом Тараса Шевченко:
— Кладите сюда!
Ступак опустил конвектор на указанное место и, тяжело дыша, утирая мокрое от пота лицо, приветливо улыбнулся в сторону Файна:
— Здравствуйте, товарищ Червонюк! Вот и встретились!
Файн нагнул голову и поверх выпуклых стекол очков посмотрел на Дубашевича так, будто всего полчаса назад расстался с ним. Это было притворство, поза, игра. Файн играл роль матерого шефа, который умеет творить самые сложные дела с ледяным спокойствием.
— Да, встретились, — проговорил он без всякого энтузиазма, бережно сбивая пепел с сигареты. — Здравствуйте.
Не ожидавший такого холодного приема, Ступак остановился на полдороге к «Черногорцу» с протянутой рукой.
— Ну, чего же вы прохлаждаетесь? — удивился Файн. — Где еще три мешка? — Несите их сюда поскорее!
Ступак молча повернулся и вышел. Перетащив все мешки, он снял кепку, вытер мокрую голову и, тяжело дыша, сурово-требовательно посмотрел на «Черногорца»: ну, поговорим, мол, барин. Если не захочешь поговорить, так я тебя заставлю. Ну!
— Ну как, Ступак, съездили? — спросил Файн.
— Все в порядке, — ухмыляясь, буркнул Дубашевич.
— Видел ли кто-нибудь вас на Сиротской поляне?
— Ни один человек не встречался,
— По дороге не было никаких происшествий?
— Никаких.
— Прекрасно!
Файн поднялся. Забыв на время о той роли, которую играл, он подошел к конвекторам, осмотрел их со всех сторон, похлопал по ним ладонью.
— Самое трудное сделано, теперь все зависит от нас с вами! — с радостным оживлением, вполне искренним, продолжал Файн.
Дубашевич переступал с ноги на ногу, и, осклабясь, показывая желтые зубы заядлого курильщика, сказал:
— А мы с вами не подкачаем, товарищ Червонюк!
Слова Дубашевича не понравились Файну. «Мы с вами»! Да как это быдло осмелилось разговаривать с ним так панибратски! Профессиональный громила, поджигатель, убийца из-за угла, бандеровский палач, жалкий наймит возомнил себя равным ему, Джону Файну, заслуженному разведчику, будущему генералу и миллионеру, которому суждено стать одним из воротил центрального разведывательного управления! Хорошо бы, конечно, проучить эту скотину, но, к сожалению, нельзя. Опасно. Если этого быка раздразнить, так он, пожалуй, насмерть забодает.