Машинистом паровоза решил стать только из простого расчета: из зависти к Олексе Сокачу, своему земляку, почти ровеснику. Читая о нем статьи в газетах, видя, как его уважают в городе, он захотел быть на его высоком месте, в его положении. Причем он не утруждал себя даже размышлениями, как, благодаря каким своим усилиям Сокач стал знаменитым машинистом, сколько потратил энергии и труда, чтобы на почетной доске стать рядом с Головиным, Героем Социалистического Труда.
— Как видите, товарищ Червонюк, это как раз то, что нам требуется, — самодовольно ухмыляясь, проговорил Крыж.
Джон Файн молчал, глядя на кончик дымящейся сигареты и насмешливо щурясь.
— Вы читали, Любомир, советские книги о бдительности? — спросил он, не поднимая глаз.
— Приходилось.
— А такую фразу помните: «Иностранные разведчики вербуют своих агентов главным образом из среды уголовных элементов, морально нечистоплотных людей, бывших кулаков»? Если помните, как же вы соблазнились таким дешевым субъектом, как Андрей Лысак? Его нечистоплотность за три версты видна. Он — ходячая реклама пижонства и глупой наглости, невольный помощник советской разведки.
— Все это верно, сэр, но… разве скромный и чистоплотный человек согласится служить нам? К сожалению, мы должны исходить из реальных возможностей. И потом, у меня выработан особый план в отношении Андрея Лысака. Как только завербую его, я прикажу ему решительно изменить свой образ жизни,
— Правильно! Но это надо сделать как можно раньше, иначе будет поздно.
— Я форсирую события, сэр.
— Вот и договорились! — Файн дружески улыбнулся своему помощнику и похлопал его по плечу: — Не обижайтесь, Любомир, за придирчивость. Это моя обязанность — оберегать вас.
— Я понимаю, сэр. Благодарю.
Крыж выразительно посмотрел на шефа и безмолвно, взглядом, добавил: оберегая меня, вы прежде всего оберегаете свою драгоценную особу.
Андрей Лысак, тюка решалась его судьба, беспечный и веселый, уверенно шагал по улицам Явора. Выйдя от Крыжа, Андрей сейчас же забыл о расписке. Он думал только о деньгах, полученных от Любомира и матери. Двенадцать сторублевок! Гуляй в ресторане целую ночь, заказывай подряд все меню сверху донизу — и то не растратишь. Эх, и кутнет же он сегодня с Олексой Сокачем! На корню закупит знаменитого машиниста, навсегда заручится его дружбой.
Дома Олексы не оказалось, он был на работе. Андрей пошел в депо. На главной улице неожиданно лицом к лицу столкнулся с Олексой. Знаменитый машинист был одет в синюю спецовку. На белокурой голове — черная форменная фуражка, а на ногах — парусиновые туфли. «Вот так знаменитость! — подумал Андрей. — Не умеешь ты, дурак, пользоваться своим положением». Вслух же он, радостно улыбаясь, воскликнул:
— Здорово, Олекса!
Сокач остановился, сдержанно ответил. На лице его не было ни привета, ни даже простого любопытства, только удивление и отчужденность. Олекса хорошо знал приметного франта с Железнодорожной, маменькина сынка Андрея Лысака, но никогда не дружил с ним, не имел даже общих товарищей. И потому он был удивлен его панибратским отношением.
— Не узнаешь? — спросил Андрей, раскрывая коробку сигарет. — Кури!
Олекса насмешливо прищурил свои серые с длинными черными ресницами глаза, с ног до головы осмотрел Лысака:
— Как не узнать такого шикарного кавалера! Каким был, таким остался…
Андрей пропустил мимо ушей насмешку Олексы. «Завидует», решил он, но, как всегда, сказал не то что думал:
— А ты не изменился.
— Значит, вернулся домой? Под мамино крылышко? Совсем или как?
— На практику приехал, — ответил Андрей.
— Куда? В парикмахерскую? В ателье мод?
Андрей опять не обиделся. Он умел, когда надо было, не замечать насмешки.
— Не угадал, — сказал он, сделав вид, что принял слова Олексы за дружескую шутку. — В депо практиковаться. На паровозе.
— Неужели ты еще не бросил школы?
— А почему я должен ее бросить?
— Так там же учиться надо, сдавать экзамены.
— Учимся! И экзамены сдаем! — с достоинством, но без заносчивости, с расчетливой веселой улыбкой ответил Андрей. — И паровозом будем управлять не хуже других… если ты поможешь. — Он взял Олексу под руку и, приноравливаясь к его шагу, пошел по краю тротуара, где было меньше людей. — Олекса, скажу тебе прямо, от чистого сердца: хочу практиковаться только на твоем паровозе, под твоим руководством. Никто лучше тебя не научит.