— В каких горах ты воевал, Николай Григорьевич?
— В здешних. На Верховине.
— Так. может быть, ты и нас с Аленкой освобождал?
— Очень может быть! — обрадованно подхватил Дубашевич.
— Пять ночей и дней мы прятались в лесу. Пять дней и ночей мы с Аленкой ждали вас.
— Больше вы нас ждали, Иван Васильевич! — улыбнулся гость. — Тысячу лет вы жили в разлуке с Украиной. — Дубашевич с грубоватой нежностью обнял хозяина. — Навечно теперь соединились.
— Давай бог, давай бог…
— На бога, папаша, надейся, но и сам не плошай.
— Это тоже верно, сынок. Ну, пойдем, покажу твое жилье.
Поднялись наверх, в небольшую мансардную комнатенку. И здесь были гладко строганное, скобленое, мытое-перемытое дерево, чистота и свежесть. На окне белела холщовая вышитая занавеска. На полу — шерстяные домотканные дорожки. Матрац закрыт толстой, желтой, пропитанной насквозь травяной краской полстью. В углу — фаянсовый таз и фаянсовый кувшин. На деревянном колышке — белоснежное, расшитое петухами полотенце.
— Вот, — объявил хозяин, — живи, Николай Григорьевич, и здравствуй.
— Постараюсь выполнить и перевыполнить ваше доброе пожелание. — Дубашевич с деланным восторгом огляделся вокруг. — Значит, с новосельем вас, товарищ Ступак! Не мешало бы по этому случаю выпить по чарке. — Он достал из чемодана бутылку водки, ловко хлопнул по донышку, выбил пробку, в одно мгновение разлил спиртное по карманным алюминиевым стаканчикам. — Особая горькая. Пятьдесят восемь градусов. За ваша здоровье, Иван Васильевич! Берите скорее свою порцию.
Хозяин отрицательно покачал головой.
— Нет, Микола, у нас так не положено. Тут не забегаловка, а дом Ивана Дударя. Вот вернется муж Алены со службы, сядем все за стол и выпьем, кто охотник на это зелье. Убери свою особую горькую.
— Можно и так. Фундаментально, конечно, выпить приятнее.
Дубашевич спрятал бутылку в чемодан и достал оттуда узкую, с нарядной крышкой картонную коробку. Глядя на почерневшую от старости трубку путевого обходчика, он сказал:
— Иван Васильевич, пора вам поменять свой курительный агрегат. — Он вручил хозяину коробку. — Для себя покупал, но вам эта люлька будет больше к лицу. Курите на здоровье.
Дударь снял с коробки яркую, расписную крышку и увидел великолепную трубку, обложенную цветной ватой и упакованную в целофан.
— Вот это подарок! Спасибо! Добра люлька.
— Сделана по особому заказу. Высший сорт.
— Спасибо! Спасибо! — Дударь залюбовался трубкой.
— Кури, батько, а я освежусь.
Дубашевич разделся до пояса, налил в таз воды, начал мыться.
— Ну, освежайся, — сказал хозяин, а я пойду себе. Бувай.
— Всего доброго, Иван Васильевич.
Дударь вышел, продолжая любоваться невиданной трубкой. Он спустился вниз, в горницу, чтобы похвастать перед Аленой подарком, и тут наткнулся на коричневый пиджак квартиранта, висевший в углу, на деревянном колышке. «Надо отнести наверх», — подумал Иван Васильевич.
Снимая с вешалки суконный, на полутеплой подкладке пиджак, Дударь обратил внимание на пуговицы. Сделал он это несознательно, механически, но, увидев пуговицы, уже не мог оторвать от них глаз. Вот они, все восемь штук, были точно такие же, как и та, которую он нашел несколько дней назад невдалеке от границы, — пластмассовые, табачного цвета. Все пуговицы, сколько их должно быть на пиджаке, оказались на месте, все пришиты желтыми нитками. Все, кроме одной. Эта пуговица, третья сверху, прикреплена наскоро, неумело, мужской рукой, черной ниткой.
Дударь достал из кармана своей форменной тужурки пластмассовую, табачного цвета пуговицу. Да, она была точно такой же, как и те, что пришиты к пиджаку квартиранта. На ней даже остались желтые фабричные нитки, точно такие, какими капитально пришиты семь других пуговиц. Дударь нашел ее в лесу, примыкавшем к железной дороге. В том самом лесу, где Иван Васильевич был как дома. Он точно знал, на каком дереве обломана ветка, на каком стволе ободрана кора, как стелется мох и лиственная подстилка, примяты ли они были зверем или охотником. Все лесные тропинки были ему известны, как извилины на собственной ладони. Новая обломанная ветка появится на тропинке, обгоревшая спичка, недокурок сигареты или клочок бумажки — все увидит Иван Васильевич и не успокоится до тех пор, пока не выяснит, кто проходил по его владениям и зачем. Не зря Дударя называли нештатным пограничником. В лесу, невдалеке от своего дома, на вероятном пути нарушителей границы, он оборудовал разного рода простейшие ловушки.