Файн не сомневался в том, что работа его рации зафиксирована и что органы безопасности всполошились. Пройдет еще час, другой, и район Мраморных скал захлестнет петля блокады.
Файн шел по дороге, любуясь, как и полагалось туристу, весенними горами и пожаром вечерней зари. В его руках была добротная палка, вырезанная из благородного тисса. Глаза прикрыты темными очками, как бы защищающими от солнца.
За ближайшим поворотом дороги Файн увидел грузовую машину. Она стояла на обочине перед огромным замшелым камнем, из-под которого вытекала тоненькая прозрачная струя. Шофер сидел у подножия минерального источника, ел хлеб с салом и запивал ледяной «квасной» водой. Темная кудрявая его голова была мокрой — тоже, наверное, угощалась закарпатским нарзаном.
— Хлеб, соль и вода! — Файн вскинул руку к козырьку кепки, приветливо кивнул шоферу. — Не в Явор направляешься, молодой человек?
— Туда. Если по дороге, садитесь, подвезу.
— Спасибо.
Стемнело, в городе зажглись огни, когда Файн въехал в Явор. Проезжая мимо бывшей городской ратуши, он скользнул взглядом по бронзовому циферблату часов. Десять минут девятого. Не более двух часов понадобилось ему, чтобы опередить своих преследователей.
Для отвода глаз шофера он вышел из грузовика на вокзальной площади и не торопясь, как к себе домой, направился на Гвардейскую. Крыж был дома. Он истомился, ожидая своего шефа.
— Ну, как? — сейчас же спросил он, едва «Черногорец» переступил порог дома.
— Все благополучно, Любомир. У вас, надеюсь, тоже все хорошо? Видели Ступака?
Крыж не ответил. Смертельно бледный, закусив губу, он смотрел остановившимися глазами на входную дверь,
— Что там? — зашептал Файн.
— Кажется, кто-то идет. Слышите?
— Ничего не слышу, но…
Файн вытащил из карманов пистолеты, кивнул на выключатель. Крыж потушил свет и осторожно вышел в коридор, а потом и в сад. Постояв минут пять под густым явором, растущим у порога, он вернулся в дом, включил свет.
— Никого нет. Простите, сэр.
— Нервы у вас не в порядке, Любомир.
— Да, нервами не могу похвастаться. — Крыж вытер со лба пот. — Вы спросили, видел ли я постояльца Дударя. Видел. И говорил. Передал ему все, что было велено. У Ступака все благополучно.
— Отлично! — Файн потер ладонь о ладонь, с шумом потянул воздух через нос. — Слышу запах жареной баранины. Любомир, вы, кажется, хотите угостить меня ужином? Вот молодчина!
Файн отстегнул ремни туристского рюкзака, отодвинул в сторону портрет Тараса Шевченко, толкнул дверцу люка и осторожно опустил рацию в свое тайное убежище.
Проделывая все это, он заметил, что в тайнике кто-то побывал: тонкая, едва приметная метка, сделанная Файном карандашом на стене перед походом в Мраморные скалы, не сходится с обрезом рамы портрета. Кто же лазил в убежище? Конечно же, хозяин. Можно быть абсолютно уверенным, что он хорошо изучил содержимое рюкзака своего гостя. «У, шкура!» — подумал Файн. Мысли не отразились на его лице, когда он обернулся к Любомиру Крыжу, оно беспечно улыбалось.
— Вот, теперь легче, — сказал он, хлопая себя по спине ладонями и блаженно ухмыляясь. — Хорррошо! Вы подумайте, почти сутки на виду у всех таскал на горбу такую страшную улику. Она мне, проклятая, всю спину прожгла, до печенок достала. Любомир, не в службу, а в дружбу помассируйте мою бедную хребтину… Вот так, так!.. Хорошо! Чудно! Благодарю. Теперь будем ужинать.
Утолив голод и выпив изрядное количество коньяку, раскрасневшийся, с налитыми кровью глазами, Джон Файн развалился в кресле.
— Ну, Любомир, — закуривая, торжественно объявил он, — поздравьте меня!
— С чем, сэр?
— Я удостоен личной благодарности «Бизона». Он доволен моей работой.
— Поздравляю! — Крыж попытался выдавить на своем лице улыбку, но она вышла неискренней, кривой.
— Почему вы не радуетесь за меня, Любомир? — Файн нагло смотрел прямо в глаза Крыжу и откровенно издевался над ним. — Завидуете мне? Вам не по душе мой успех?
Крыж молчал, кусая губы и хмурясь. Файн подставил кулак под подбородок Крыжа и резким толчком вскинул его голову кверху:
— Почему вы молчите, Любомир?
— Сэр, вы исполнили мою просьбу?
— Какую?
— Я просил вас доложить шефу о моей работе.
— О вашей работе? О вашей работе? О вашей? — Файн презрительно поджал губы и выпустил струю дыма прямо в лицо Крыжа. Он любил унижать людей, особенно тех, над кем бесконтрольно властвовал, кого крепко держал в руках, кто не мог оказать ему сопротивление. — Вы слишком большого о себе мнения, Любомир, — продолжал Файн. — Вы не работаете, а лишь исполняете то, что вам приказываю я. Работаю я! Докладываю шефу я! Награждаю я! И приговоры привожу в исполнение тоже я! И так будет до тех пор, пока я нахожусь в Яворе. Учтите это, мой дорогой, и будьте поскромней.