— Не смей, говоришь? — тихо шипел муж. — Крутая стала, как хахаля завела, дерзкая?
Юля отскочила в сторону, схватила за ножки стул и выставила перед собой:
— Не трогай меня, Иван.
Стул в руках Юли ходил ходуном, она изо всех сил прижимала его к себе и отступала, пока не упёрлась в стену.
Глава 14
Муж усмехнулся, в два прыжка оказался рядом. Схватил её за волосы, поднял Юлину голову и, свободной рукой, ударил в грудь. Из лёгких словно вышел весь воздух. Юля задушено пискнула, ноги подкосились, она бы упала, но Иван резким движением поднял её вверх. Юля упёрлась руками в грудь мужа, кожа головы горела огнём, казалось, ещё немного и Иван вырвет ей волосы.
— Отпусти, — прохрипела она. — Отпусти.
Иван разжал пальцы, Юля рухнула к его ногам.
— Убил бы, — выдохнул муж.
Она подняла голову:
— Убей. Ну убей, убей, чего ты ждёшь? Страшно, или сидеть не хочешь?
Муж отвесил ей ещё одну звонкую пощёчину, Юля почувствовала, как из разбитой губы тёплой струйкой потекла кровь, закапала на сиреневое платье, расползлась уродливым пятном. Юля закрыла лицо руками и опустилась на пол.
Муж ушёл. Шатаясь, она встала, поплелась на кухню. Там, за столом, сидели мама, тётя Люда и Саша. Увидев Юлю, бабули испуганно охнули, Саша изменился в лице. Надо было спрятаться в ванной, чтобы их не пугать. Она подошла к мойке, включила воду, кое-как умылась, пальцем ощупала зубы. Вроде все целы.
Мама тихо плакала, тётя Люда её утешала.
— Юля, доченька, как же так? — стонала мама. — Вырастили тебя, замуж выдали, а ты… При живом муже, Юля!
— Мама, я не изменяла мужу, — тихо ответила она. — Нет у меня больше мужа, завтра на развод подам.
— Совсем совесть потеряла? — возмутилась тётя Люда. — Сама напакостила, ещё и разводиться собралась! Иван добрый, поругает, поругает, и простит. Синяки заживут, помиритесь.
— Ох, горе-горе, — причитала мама. — Чего сама-то в бутылку полезла? Ой, доча, не ожидала я от тебя, позор какой, на людей смотреть стыдно. Ты же у нас хорошая была, негулящая. Да хоть бы не спорила, уж виновата, так падай в ноги, прощение вымаливай.
— Какое прощение? — взвилась Юля. — Я ни в чём не виновата, как вы можете про меня так думать? Мама? Тётя Люда?
— Ты мне скажи, была вчера с мужиком или нет, — строго спросила мама.
Юлины синяки её, похоже, не волновали, тётя желала узнать правду.
— Если в вашем понимании шла рядом, значит была — то точно, была, — зло усмехнулась Юля. — Надо было с ним спать, да? Извините, не догадалась.
— Не смей грубить матери, она тебя вырастила! — разозлилась тётя Люда и стукнула по столу кулаком. — Какой пример Саше подаёшь?
— Саша, выйди, пожалуйста, — попросила Юля.
Сын вскочил, но тётя схватила его за руку:
— Сиди. У нас от тебя секретов нет, она, — тётя кивнула на Юлю, — пусть секретничает. Юля, я тебе последний раз говорю, не глупи. Рыло в пуху, так уж помалкивай, не спорь и не завирайся. А то нашла моду, словами играть: как вы понимаете, как я понимаю. Здесь сколько не понимай, а смысл один — распутная ты девка, вот ты кто.
Юля отшатнулась, как будто её опять ударили. Посмотрела на маму — та отвернулась, пряча глаза. На сына.
— Саша, выйди, не слушай, как твою мать оскорбляют, — попросила она.
Сын встал, задел табурет, пнул его со всей силы:
— Какая ты мне теперь мать, — сказал он.
Сколько унижений может выдержать человек? За один день, один час, от тех, кого больше всего любит, от тех, кого считал самыми близкими? Она больше не могла. Юля вышла из кухни, открыла шкаф, положила в сумку паспорт. Достала своё бельё, пару футболок, старые, но ещё вполне приличные летние брючки.
— Куда собралась? — спросила тётя Люда.
— Сиди уж дома, сейчас в аптеку схожу, за мазью, — добавила мама. — Опозорила нас, хуже некуда, хоть с синяками не разгуливай.
Юля швырнула вещи в сторону. Ей ничего не надо! Их заботы ей не надо тоже. Подхватила сумку, обошла тётю, так, чтобы не коснуться даже подолом испорченного платья и ушла, тихо прикрыв за собой дверь.
В самолёте Юля плакала, тихо, без всхлипов и рыданий. Слёзы текли по щекам, Юля чувствовала на губах их солёный вкус, вытирала лицо салфеткой. Прижималась затылком к изголовью кресла и оплакивала себя. Дима держал её за руку, время от времени подавал другую салфетку, ласково гладил ладонь.
— Зря я тебя послушал, — вздохнул Дима.
— Думаешь, мне было бы легче?
— Тебе не уверен, а мне точно. Улетел, и даже морду этому козлу не набил! Ничего, я сюда ещё вернусь, поговорим.