Ко дню рождения мамы Дима готовился серьёзно: заказал цветы, шоу с вечерним фейерверком, её любимую эстрадную певицу. Юлю попросил выбрать подарок.
— Откуда я знаю, что подарить твоей маме? — удивилась она.
— Я тоже не знаю. Юланя, ну помоги мне, придумай что-нибудь оригинальное.
Что можно подарить человеку, у которого всё есть? Юля бы легко определилась, что подарить бабулям или Татьяна, но Елене Яковлевне? Вся надежда была на Эвелину, может она подскажет правильный выбор?
— Завтра я на работе допоздна, послезавтра тоже, — прикидывала Юля. — Спроси у Эвелины, на следующей неделе она сможет со мной пойти?
— Позвони и спроси. Юля, ну что ты скуксилась? Не прячься за мою спину, тем более ты её знаешь, начинай контактировать напрямую.
— Мне неудобно.
— Неудобно на потолке спать, одеяло падает, — засмеялся Дима. — Завяжи мне галстук, пожалуйста.
Юля расправила на Диминой шее галстук, завязала аккуратный узел. От Димы приятно пахло свежестью и чуть-чуть горьковатым парфюмом. Так пахнет трава утром, когда ещё не высохла ночная роса, земля после ночи влажная и холодная, но солнышко уже пригревает, обещая долгий жаркий день. Вдруг остро захотелось такого дня: с бездонным голубым небом, облаками, лениво плывущими куда-то за горизонт, жужжанием насекомых, густым, вкусным горячим воздухом, поднимающимся от нагретой земли.
Дима потянулся к ней губами, Юля обняла его, уткнулась лицом в грудь, затихла.
— Дима, у тебя совсем-совсем времени нет?
— Ммм, — промычал он, покрывая поцелуями Юли шею. — Для тебя я абсолютно свободен на ближайшие сто лет.
Домашняя блуза мешала Диминым губам продвигаться дальше, и он стянул её с Юли. Подхватил на руки, понёс в спальню.
— Опоздаешь! — вырывалась она. — Дима, я тебя сейчас не отпущу, и провалятся все твои утренние планы!
— Не отпускай, — легко согласился он, развязывая галстук. — Фиг с ними, с планами. Зачем они нужны, если ты меня отпустишь?
Юля хихикнула, помогая ему раздеться. Ой, не знает Елена Яковлевна, как её сын стал относиться к своей работе! Дима говорил, что бизнес для мамы — святое. Что бы не произошло, дело прежде всего.
— Димочка, а твой этот, бизнес, не пострадает, если ты на совещание опоздаешь? — она потянула с него брюки и небрежно откинула их на кресло.
Брюки до кресла не долетели, упали как раз на вазу с лилиями. Идти сегодня Диме в другом костюме.
— Я же не первый день в бизнесе. И, вообще, о чём ты думаешь? Ты должна обо мне думать!
— Я и так о тебе думаю, только и делаю, что думаю о тебе. Ты как тот день, в который я хочу.
— Какой день? Потом расскажешь.
Юля закрыла глаза, обхватила Диму руками и ногами, чувствуя каждой клеточкой, как горит его кожа. Вот так бы раствориться в нём сейчас, впитаться, как вода в песок, чтобы всегда, каждую секунду, чувствовать его рядом, близко настолько, что ближе и быть невозможно. Ощущать его сильные широкие ладони на себе, плавиться от его прерывистого дыхания.
— Юланя моя, Юланя, я люблю тебя, — шептал Дима.
— Я тебя люблю…
— Никому не отдам.
— Не отдавай…
Как она раньше жила без него? Без его рук, без его губ? Без их объятий и поцелуев, без утреннего ожидания ещё одного чуда, которое подарит новый день? Без вечернего всепоглощающего счастья, когда они, наконец, встречаются, Дима выключает на телефоне звук и принадлежит только ей? Без его тёплых, уютных рук, без его ласкового взгляда? Почему они раньше не встретились?
Костюм, разумеется, пришлось надевать другой.
Уже на пороге Дима спросил:
— Юль, что ты говорила про моё время и про день, я не понял?
— Иди уже, — развеселилась она. — Ты хоть и большой начальник, но сам же говорил: работа ждать не может.
— Не в нашем случае. Не волнуйся, без меня не начнут. Так что про время?
— Когда у тебя будет свободный день, давай поедем загород? В лес, или в поле, мне всё равно. Выедем пораньше, на рассвете, будем лежать на траве и смотреть, как встаёт солнце. А потом будет жарко, но мы всё равно останемся валяться. Только надо подальше от людных мест уехать, вдруг мы будем неприлично себя вести? — засмеялась она.
Карие Димины глаза потемнели, стали непроницаемыми, чёрными. Он глубоко вздохнул, мотнул головой, словно ему жал шею узел галстука: