– Мне уже можно открыть глаза? – спросила я.
– Пока нет. Но совсем скоро уже будет можно.
Она принялась водить по моим векам более тонкой кисточкой, которая казалась более прохладной и нежной.
– По крайней мере, рядом с тобой нет мужчины, который указывал бы тебе, что делать, а сам при этом вел себя как последний лицемер. Чарльз мне изменяет, – сказала она. – Ты в курсе? Стоит мне только взглянуть в сторону другого мужчины, как он устраивает мне сцену ревности, а у самого как минимум две любовницы в двух городах. И это только те, о которых мне известно. Здесь у него тоже есть одна. Когда я узнала, я чуть его не придушила. Он платит папарацци, чтобы правда о нем не стала достоянием публики. А от меня требует полного отчета, куда и зачем я иду, каждый раз, когда я переступаю порог этого номера.
Я открыла глаза и выпрямилась в своем кресле. Узнать такое про мистера Блэка стало для меня потрясением.
– Ненавижу изменников, – сказала я. – Я их презираю. Он не должен так с вами поступать. Это неправильно, Жизель.
Ее руки по-прежнему находились рядом с моим лицом. Она закатала рукава пижамы повыше локтей, и я заметила на ее запястьях синяки, а когда она наклонилась вперед и вырез пижамы слегка распахнулся, я увидела, что чуть пониже ключицы у нее тоже темнеет изжелта-багровый синяк.
– Откуда это у вас? – спросила я.
У этих синяков должно было быть какое-то абсолютно логичное объяснение.
Жизель пожала плечами:
– Ну, как я уже говорила, у нас с Чарльзом не все гладко.
В животе у меня что-то знакомо всколыхнулось, к горлу подступили горечь и гнев, тлеющие где-то у самой поверхности, – вулкан, которому я не могла позволить извергнуться. Пока не могла.
– Вы заслуживаете лучшего обращения, Жизель, – сказала я. – Вы хорошая девушка.
– Не-а, – отозвалась она. – Не такая уж я и хорошая. Я пытаюсь, но иногда… иногда очень трудно быть хорошей. Трудно поступать правильно.
Она достала из косметички кроваво-красную помаду и начала наносить ее на мои губы.
– Впрочем, в одном ты права. Я заслуживаю лучшего. Я заслуживаю прекрасного принца. И в конце концов я его получу. Я над этим работаю. Ищите и обрящете, так ведь?
Она убрала помаду и взяла с туалетного столика большие песочные часы с таймером. Я видела их там довольно часто. Я полировала их стеклянные изгибы нашатырным спиртом, а латунные основания – средством для чистки металла, чтобы блестели. Это была прекрасная вещь, классическая и изящная, которой приятно было любоваться и держать в руках.
– Видишь эти часы? – спросила она, показывая их мне. – Помнишь ту мою приятельницу, мою наставницу? Это ее подарок. Когда она мне их дарила, они были пустые, и она велела мне наполнить их песком с моего любимого пляжа. Я тогда сказала ей: «Ты с ума сошла? Я никогда в жизни не была на океане. С чего я вдруг должна в обозримом будущем оказаться на пляже?» Оказалось, что она была права. За последние несколько лет я побывала на множестве пляжей. На многих из них еще даже до того, как познакомилась с Чарльзом, – на Французской Ривьере, в Полинезии, на Мальдивах, на Кайманах. На Кайманах мне нравится больше всего. Я могла бы прожить там всю жизнь. У Чарльза есть там вилла, и, когда он в последний раз привез меня туда, я насыпала в эти часы песок с тамошнего пляжа. Иногда я переворачиваю их туда-сюда и смотрю, как сыплются песчинки. Время идет, понимаешь? Надо действовать. Надо выстраивать свою жизнь так, как ты этого хочешь, пока не стало слишком поздно… Ну вот, готово! – объявила она и отступила в сторону, чтобы я могла увидеть свое отражение в зеркале.
Она встала позади меня, снова положив руки мне на плечи.
– Ну, видишь? – сказала она. – Просто немного макияжа – и вот ты уже красотка.
Я покрутила головой из стороны в сторону. В моем отражении я с большим трудом узнала себя прежнюю. Я понимала, что каким-то образом стала выглядеть неуловимо «лучше» или, по крайней мере, больше похожей на всех остальных девушек, но в этой перемене было что-то очень отталкивающее.