Я отошла от площадки, прошлась по хрустящему снегу. Температура упала, подморозило. Я глубоко и с наслаждением вдохнула студеного воздуха, позволила холоду проникнуть внутрь через легкие.
Ух! Бодрит!
— Идем, горничная.
Мы прошлись по деревеньке, вышли к крайнему дому. Там нас встретили мужики-провожатые. Я подошла к Ветрову, который проверял содержимое своего рюкзака.
— Аркадий?
— Да?
— А мы правда едем в зону?
— Да.
— Ия?
— И ты, — сказал альбинос, который все это время наблюдал за мной краем глаза.
Провожатые уселись вдвоем на один снегоход, два остальных были в распоряжении ученого и альбиноса.
— Я не хочу ехать, светлейший. Можно, я останусь?
— Ты зоны боишься, или нас?
Я ощутила предательскую растерянность. Мужчины обычно не особо ко мне приглядываются: я привлекательная и веселая — им этого достаточно, чтобы составить мнение. А когда пытаются приударить и понимают, что со мной что-то не так, с легкостью находят другой объект воздыхания.
Этот же… Совсем не такой, как остальные центы-андроиды. Сразу понял, что я не из числа послушных милых барышень, и уж точно не являюсь образцовой горничной. Так почему же он выбрал меня? Из-за того злополучного удара? Или просто так, поиздеваться?
Имея привычку говорить прямо о том, что меня тревожит, я спросила:
— Позволено ли мне будет кое-что спросить у вас, светлейший?
— Нет.
А я была почти уверена в том, что он позволит мне задать вопрос! Хотя бы ради того, чтобы выдать ответ, полный издевки и снисхождения. Гоин смеется над нашими законами.
А сейчас, да-да, сейчас, изображая из себя невыносимого хозяина, он смеется надо мной, как смеется и над всем Дарном.
И… я его понимаю. Я и сама не могу взять в толк, почему мы еще живем по отсталым законам, где вся власть принадлежит одному человеку, не самому толковому, а самому сильному.
Да, альбиноса я в какой-то мере понимаю. Но нельзя же спускать того, что он надо мной издевается? Так что, я отныне имею полное право издеваться над ним в ответ.
— Разрешено мне будет предупредить вас? — елейным голоском осведомилась я.
— Предупреждай.
— Не думайте, что народ вас принял. Вы не желанны здесь. Ждите вызовов на поединки и демонстраций.
Центаврианин посмотрел куда-то вдаль.
— На любой другой планете, в любом другом городе мне бы сначала угрожали мужчины. А здесь, на Энгоре, мне угрожают девушки, сумасшедшие старушки и знатные дамы. Печальный напрашивается вывод: мужчины у вас трусливы.
— Они готовятся.
— Так долго готовятся? — усмехнулся он. — Они неумны?
— Просто нужно выбрать момент…
— Не могут выбрать момент, значит, нерешительны.
— Энгор — родина сильнейших психокинетиков, светлейший. Лучше вам не выезжать за пределы особняка без охраны и в зону деструкции не ходить. Мало ли, что может случиться…
— Я не боюсь за свою жизнь, горничная. Человек, который сможет меня убить, должен меня превосходить. Я не считаю зазорным принять смерть от такого человека. Есть у тебя еще предостережения?
— Хватить играть с девушкой, Малейв. Пусть остается, в зоне ей и правда нечего делать, — встрял Аркадий.
— Заведи свое владение, Ветров, и указывай там, — уронил небрежно альбинос, и ученый померк лицом. Затем центаврианин обратился ко мне: — Ты психокинетик, и довольно сильный, раз я не могу читать твои мысли. Может, покажешь силу Энгора?
— Это уже слишком, — снова попытался вмешаться Аркадий.
— Мы просто разговариваем, — мягкий голос владетеля окутал нас, как теплое облако. — Горничная предупреждает меня об опасности. И я польщен. Думал, все в Дарне ненавидят меня.
— Ну что вы, светлейший. Как можно ненавидеть владетеля? — не удержалась я.
— Как? Ненавидеть можно разными способами, горничная. В том числе втайне, беспомощно.
Он снова прошелся по гордости дарнского народа, который его не принимает, но боится перейти к активным действиям.
Хорошо, что мне безразлична народная гордость. Гу на моем месте уже бы вызвал владетеля на поединок.
— А ты, горничная? Как ненавидишь ты? — поинтересовался альбинос, не отрывая от моего лица красно-серого взгляда. — Тихо, скрытно? Или открыто, горячо, ярко?
— Не знаю, светлейший, не пробовала.
— Пробовала. Ненависть оставила на твоей ауре заметный след.
Очень велико было искушение высказать ему, что моя ненависть — не его дело, но я промолчала. Нет, над таким не поиздеваешься. Это не обычный мужик, а нечто гибридное между пересмешником и высокомерным центом. Я сдалась: черт с ним, просто буду делать, что скажет. Чем меньше буду реагировать, тем скорее ему наскучит издеваться надо мной.