Час был поздний, но в коридорах и залах особняка все еще было людно. Прислуга готовила дом к Отбору: на нижнем этаже вычищали гостевые покои, где когда-то проживали близкие друзья-приятели почившего мужа Элайзы, на верхних этажах наводили красоту. Если б владетель не сделал меня своей личной горничной, я бы сейчас тоже мучилась с уборочными роботами, а то бы и своими руками работала.
Первым делом я заглянула в спальню, быстро собрала свои вещи. Владетель не шутил, когда говорил, что я должна перебраться в его покои. Уложив вещи, я проверила личный планшет и пригорюнилась: из службы контроля зоны не было сообщений, значит, радовать им меня нечем.
— Регинка? — из душевой вышла Маришка в одном только полотенце. Выжимая чернильно-черные волосы, она подошла ко мне. — А ты что здесь делаешь? Почему не работаешь?
— Аты?
— Я-a? Гримми меня хотела выгнать, но Элайза ей быстро вправила мозги. А вообще… Работа не по статусу будущей жене Тоя Ильмонга. Пока что я его любимая горничная, но скоро он поймет, что я — его судьба.
— У него таких любимых — как снега зимой.
— Они все хотят от него денег, а я хочу стать ему близким человеком, — Маришка улыбнулась.
В особняке эту черноволосую горничную не любили по тем же причинам, что не любили и меня: нас считали распутными. О нас ходили слухи. Поэтому, как бы мы себя ни вели, отношение к нам не менялось, и мы оставались для всех смазливыми, глупыми, недостойными девками. В общем, мы с Маришкой понимали друг друга, очень хорошо понимали, и намеренно действовали на нервы всем этим лицемерным моралистам.
История Маришка — это история обыкновенной наивной девчонки из глухой деревни. Один засранец как-то проезжал через ее деревню, приметил хорошенькую селянку, и увез с собой в город. Когда Маришка наскучила засранцу, он ее выставил.
Молоденькую красотку приметил другой засранец… В общем, засранцев было много, все они умело вешали лапшу на уши деревенщине. Мало-помалу Маришка научилась использовать свою привлекательность и вертеть засранцами — при этом она больше не позволяла тащить себя в постель. Оттого засранцы дружно ее возненавидели и вознаградили множеством оскорбительных, нецензурных и крайне обидных прозвищ.
В особняк Маришка попала случайно, и так же случайно выяснилось, что у нее талант превращать женщин в красавиц с помощью макияжа и укладки. Элайза оценила этот ее талант и оставила своей личной горничной, камеристкой, если по старинке.
Жизнь у Маришки наладилась, и тут явился артист первой категории и искушение во плоти — Той Ильмонг. Бедная горничная влюбилась в экзотичного красавца, и это могло ей навредить.
Я сказала:
— Ильмонг — артист первой категории. Ты пустое место в его глазах.
— Не пустое. Он уже запомнил меня и называет чернулей, — поделилась сокровенным девушка.
— Чернулей? Знаменитый артист мог бы что-то получше придумать.
— Да ты просто завидуешь, — бросила Маришка. — На тебя-то он внимания не обратил.
— Зато на меня обратил внимание владетель.
Горничная скинула полотенце и бросила его на кровать: стеснение девушке было неведомо. Да и чего стесняться, когда фигурка — закачаешься! Белейшая кожа, крутые изгибы, полная высокая грудь — есть, от чего потерять голову.
— Владетель? — переспросила горничная, надевая белье. — Тоже очень интересный мужчина, но, как мне кажется, холодный. Куда ему до горячего апранца! У моего Тоя даже глаза цвета огня.
— Той невысокий.
Нормальный! Не то, что твой высоченный владетель.
Владетель не мой.
Да-а? — усмехнулась Маришка. — А хочешь, твой будет? Я тебя так накрашу, что он дар речи потеряет!
— Спасибо, обойдусь.
Я тоже сходила в душ, переоделась. Взяла на смену свежевыглаженную униформу, шпильки, косметику. Не для того, чтобы выглядеть красивой, а чтобы не казаться неряшливой. После мытья мои волосы стали пушистыми, начали завиваться.
Отцовское наследство — рыже-каштановые кудри.
Кудри…
Маришка тоже кудрявая, поэтому владетель нас и перепутал.
— Мар-и-и-иш, — я отложила расческу и подошла к девушке. — Пару дней назад ты прислуживала владетелю?
— Да.
— И как же ты ему прислуживала?
— Регин, ты чего так смотришь?
— Ты с ним флиртовала?
— Конечно, — кивнула Маришка. — Он любезный — ему прислуживать приятно. Вот и я с ним тоже была любезной, улыбалась, волосы поправляла. Знаешь, как он на мои волосы смотрел? Разве я могу лишать мужчину удовольствия любоваться собой?