Эдвард замер, погрузившись в свои мысли, когда увидел ее слезы и страх. Молодой Уинтерс поднялся и несколько секунд стоял, тяжело дыша, а затем резко повернулся и сказал:
— Я — не мой отец. И никогда им не буду, — он сжал руку в кулак, да так сильно, что на его ладонях остались вмятины от ногтей, а затем вышел из кухни, оставив Четвертую лежать на полу.
Девушка пыталась осознать произошедшее. Слезы безостановочно лились то ли от несправедливости, то ли от разбитого сердца. Теперь она осознала всю ценность тех действий Лили или слов Генри про уши. В этом доме ненавидели и презирали гибридов. Четвертую спасал тот факт, что не все знали об ее происхождении, а Шестьдесят шестую… Вероятно, подобное происходило уже долгое время. И, судя по реакции Эдварда, он, скорее всего, об этом знал.
Четвертая схватилась за край стола и потянула себя наверх. С дрожью в теле она поднялась на ноги, пытаясь найти равновесие, и увидела себя в отражении лежавшего перед ней ножа. Теперь ее уши ничто не сковывало, благодаря чему она могла спокойно их рассмотреть.
Четвертая подняла нож, разглядывая себя через отражение. В нем она увидела белое подростковое личико, совсем маленькое по сравнению с остальным ее телом. Девушка поправила смятую сорочку и вытерла слезы. Ее голубые глаза были совершенно обычными для мира людей, но уши… Они были более устрашающими, чем ее непропорциональное тело. Для простого народа иметь две пары ушей — человеческие и кошачьи — было настоящим уродством. Видимо, Эдвард тоже так считал, называя Четвертую мерзким отродьем… Но она уже давно примирилась со своим внешним видом, перед ней стояло существо, практически ничем не отличающееся от человека. Но общество думало иначе.
Четвертая проверила руки и колени — на них были синяки от изнурительной работы по дому. Сама она выглядела довольно болезненно, так, словно не спала несколько дней. Работа в этом доме высасывала из нее жизнь, и с этим нужно было что-то делать.
Мысли снова вернулись к событиям в кабинете. Как бы противно ей не было, Четвертая задумалась, как можно использовать увиденное против Шестьдесят шестой. Девушка не хотела губить жизнь старшей горничной, ведь они обе были одного вида. Но все те издевательства, которые пришлось пережить Четвертой, убедили ее в том, что это вынужденная мера. Однако в голове пробежала мысль: «А что, если она ведет себя так из-за Джеффри Уинтерса? Может, стоить с ней об этом поговорить?». Но Четвертая отмахнулась от этой идеи, уверяя себя, что в этом доме все решается одним лишь кнутом. Шестьдесят шестая пряниками не кормила, поэтому и она должна была получить по заслугам.
Четвертая избегала Эдварда и Шестьдесят шестую всю неделю после той ужасной ночи. Она старательно выполняла свои обязанности, не допуская ни малейших ошибок, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Ее движения были быстрыми и точными, а выражение лица бесстрастным, скрывая внутри целое торнадо эмоций.
Между тем Четвертая пыталась всячески подставить Шестьдесят шестую, надеясь, что ее накажут и в конечном итоге понизят в должности. Она прятала письма, которые разносила старшая горничная, подсовывала грязное белье в корзины с чистыми вещами, и даже пересаливала еду на подносах, переносимых Шестьдесят шестой. И каждый раз, когда происходила очередная неудача, старшей горничной удавалось избегать наказания, вечно придумывая какие-то нелепые отговорки. Значит, подобные действия были бесполезны против той, кто находится под покровительством главы семьи.
Но как бы Четвертая не пыталась скрываться, Шестьдесят шестая почти сразу поняла, кто вставлял ей палки в колеса. Четвертая как обычно сидела и терла белье о стиральную доску. Она замачивала одежду в воде, чтобы смягчить грязь, и добавляла мыло. После терки и полоскания в чистой воде, белье прижималось между двумя деревянными валами, благодаря чему удалялись излишки воды в ткани.
Во время стирки кто-то подошел к Четвертой сзади. Она не успела обернуться, как чья-то рука схватила ее за голову и опустила в воду. Четвертая пыталась вырваться и от испуга начала захлебываться. Рука потащила голову горничной обратно. Пока Четвертая пыталась откашляться, девушка услышала голос Шестьдесят шестой:
— Думала, я не пойму, что это ты постоянно мешаешь мне работать? — прорычала старшая горничная. — Внезапно так стала хорошо выполнять свою работу, да и на глаза мне перестала попадаться… Что, неужели на мое место позарилась, а?