Самая нелёгкая часть работы — труд молотобойца, когда надо повторять вслед за молотком мастера удары в точно заданную точку, не сильней и не слабей, чем нужно.
— Молодец, — цедил Ирган, сбрасывая с наковальни в песок готовую поковку. — Можно подумать, тебя десять лет учили у горна стоять.
— Я одного не понимаю, что это такое, и куда может пригодиться. Когда ковали засов для ворот, было понятно: делаем засов, ворота на ночь запирать. А это что? Изделие… Просто изделий не бывает.
— Много будешь знать, скоро состаришься. Засов проковал, как следует, — ставь его на ворота. Следы молота на засове только его улучшают. А тут требуется тонкая доводка. Так что, сегодня вечером иди гулять, а я с напилком посижу. Да смотри, не увлекайся там, завтра подниму рано.
Крин Арчену обрадовалась, подбежала, провела пальцами по щеке.
— Ты так изменился, не узнать прежнего музыканта. Почернел, словно Ирган.
— У наковальни стоять приходится. Окалина из-под молота летит, въедается в кожу.
Пальцы нежно пробежали по обожжённой коже, коснулись стального обруча, который было так легко снять.
— Ой, на тебя тоже ошейник нацепили… Я думала, раз ты на кузне работаешь, то тебя не тронут.
Арчен тоже коснулся ошейника, так что пальцы его встретились с пальцами девушки.
— Ирган велел спросить у тебя, что значит это украшение. Сказал, ты знаешь лучше всех.
— Да уж, украшение. Это рабский ошейник. Там есть знак, что ты принадлежишь боярину Мегату.
— Как можно принадлежать кому-то? Я захочу и уйду в любую минуту.
— Куда ты уйдёшь? Первый же патруль остановит тебя и вернёт хозяину. Я это на своей шкуре испытала. Мы, моя семья, были вольными земледельцами. А потом чем-то не угодили хозяину ближней усадьбы. Он послал слуг, и они убили наших родителей, а нас, трёх сестёр и брата, продали разным хозяевам. Так я попала в рабство к Мегату. Я была горничной девушкой, и на шею мне надели такой же обруч, как и тебе. Я не собиралась убегать, я всего лишь хотела посмотреть, что теперь на месте нашего дома, и что стало с братом и сёстрами. Может быть, с ними можно увидеться и поговорить. Я ни с кем не увиделась и никуда не дошла. Меня схватили через три часа и привели обратно. Никто не слушал моих объяснений; была порка, хорошо ещё, что розгой, а не кнутом, потом меня заковали в эти, как ты говоришь, украшения, которые не позволяют сделать нормального шага, а только семенить, подобно стреноженному мулу, и приказали таскать воду. Теперь я выполнила месячные уроки, и меня снова перевели в служанки. Но и в горницах бывает чистая и чёрная работа. На мою долю всегда выпадает работа чёрная.
— Значит, так, — сказал Арчен после недолгого молчания. — Думаю, мне понадобится неделя, чтобы освоить ремесло кузнеца, а потом я уйду отсюда, ты уйдёшь вместе со мной, и никто больше не навесит на тебя цепи.
— Конечно, всё так и будет, — сказала Крин. Она шагнула вперёд и прижалась к Арчену. Стальные цепочки, опутывающие фигуру, тонко звякнули. — Вот только, чтобы освоить кузнечное ремесло, потребна целая жизнь.
— Я постараюсь управиться поскорей, — сказал Арчен.
Глава 7
За водой Мурава ходила вместе с дочерью. Сегодня предстояла большая уборка. В каком бараке ни живи, а пол мыть надо и стены тоже. И верхнюю, самую грязную одёжку хотя бы слегка нужно простирнуть. Как говорится: воду видало, про корыто слыхало — значит, чистое.
По такому случаю за водой ходили на яму, где мальчишки ловили тритонов.
К самой яме подходить было опасно: поскользнёшься на глинистом бережку и ухнешь по пояс. Поэтому Мурава несла две кадушки под воду, а Лура тащила большой ковш на длинной рукояти — воду зачёрпывать.
Пока мама набирала воду, Лура аккуратненько спустилась по скользкому, и у самого уреза воды набрала горстку размокшей глины. Путь наверх пришлось преодолевать на четвереньках, но Лура справилась и с ним. Поднялась и довольно принялась замешивать глину в ладошке. Ботиночки, платье, даже мордашка были щедро измазаны. Недаром Мурава набрала два пребольших ведра воды. Стирка вечером будет основательная.