— А что им остается делать? — вспыхнул Лэнвуд.
— Те, кто не сумел перестроиться, покинули Панафрику, — сказал Удомо. — Смизерс — бывший начальник канцелярии губернатора — не сумел, ему пришлось уехать. С его преемником Джонсом работать можно. Росли сотрудничает с нами. О большем мы их и не просим.
— Что-то новое для этого мошенника, — сказал Лэнвуд.
Удомо едва заметно покачал головой, но ничего не сказал.
— И еще кое-кому придется уехать, — сказал Эдибхой. — Людям, которые не умеют сотрудничать с африканцами, здесь не место.
Мхенди быстро перевел взгляд с Эдибхоя на Удомо.
«По этому вопросу у них разногласия», — подумал он.
— С африканизацией страны мы автоматически избавимся от англичан, — сказал Лэнвуд.
«Эх, Том, — вздохнул про себя Мхенди. До сих пор он как-то не замечал, что бедняга Том совершенно лишен такта. — Уж лучше молчал бы».
— У нас сейчас много трудностей, — заметил Удомо. — Для того чтобы заменить англичан, нужны люди. Управлять министерством потруднее, чем произносить речи. — Он говорил спокойно, но в голосе его звучало раздражение. Он посмотрел на Эдибхоя. — Тебе, Эди, это известно лучше, чем кому бы то ни было…
— Ты прав, — нехотя подтвердил Эдибхой.
«Как бы Том опять не брякнул что-нибудь неподходящее», — подумал Мхенди и быстро сказал:
— Это верно. Иной раз мне кажется, что завоевать власть — самое простое.
— Ваш опыт говорит о другом, — презрительно усмехнулся Лэнвуд.
— Мхенди прав, — сказал Удомо, пропустив мимо ушей слова Лэнвуда. — Управлять страной труднее, чем завоевать власть. Эди и некоторые другие члены партии очень нетерпеливы. Они готовы провозгласить независимость хоть завтра. Им кажется, что я чересчур медлителен. Разве нет, Эди?
«Так, — подумал Мхенди. — Значит, разногласия действительно существуют».
— Англичане останутся и на наших условиях, — сказал Эдибхой. — Мы им хорошо платим. Мы учим наших людей, и учим быстро. Я просто считаю, что надо поменьше зависеть от них. Вот и все.
— Мэби шлет вам привет, — поспешил вставить Мхенди.
Насмешливый огонек мелькнул в глазах Удомо.
— И мне тоже?
«А ты изменился, мой друг», — подумал Мхенди и ответил:
— И тебе тоже.
— Мы вызовем его сюда, — сказал Эдибхой. — Нам нужен человек, который мог бы войти в правительство как представитель горских племен. Оппозиция, возглавляемая Эндьюрой, обхаживает горцев, то и дело напоминает им, что они никак не представлены в Ассамблее.
— Пол соберется в два счета, — сказал Лэнвуд. Он наклонился к Удомо и продолжал в тоне отеческого наставления, так хорошо удававшегося ему: — Знаете, Майк, на вашем месте я бы не допустил, чтобы какие-то прошлые размолвки влияли на мое решение. Нужно уметь встать выше личных отношений.
Мхенди закрыл глаза. Идиот! О господи, какой идиот!
— Хорошо. — Удомо вдруг выпрямился. Лицо его стало суровым. — Займись этим завтра, Эди… Видишь, Мхенди, все, что от меня требуется, — это подписывать принятые решения.
Эдибхой удивленно взглянул на него.
— Значит, ты согласен.
— Да, согласен. И пусть Селина внушит этому беспомощному старикашке — министру просвещения и национального руководства что в интересах страны он должен уступить свой пост Мэби. Только не бегайте ко мне жаловаться, если он не пожелает расстаться с министерскими благами.
— Все будет в порядке, земляк. Даю слово! Против него ведь выдвинуто обвинение: он поддерживает дружеские отношения с европейцами.
— Да? А почему я ничего об этом не знаю?
— Ты был так занят последнее время… — начал Эдибхой не очень убедительно.
— Это верно, — согласился Удомо. — И все же, ты мог бы предупредить меня, что собираешься сменить кого-то из министров в моем кабинете.
— Но послушай, земляк…
Удомо не дал ему договорить.
— Во всяком случае, я хочу знать ваши планы еще до того, как вы начнете приводить их в исполнение.
— Договорились! — сказал Эдибхой.
— Отлично, — воскликнул Лэнвуд. — Завтра же напишу Полу. Я обещал ему поговорить с вами.
— Значит, это он просил вас поговорить со мной? — с любопытством спросил Удомо.
— Нет. Это была моя идея. Ну, с этим покончено. А как насчет нас? Насчет меня? Я ведь приехал сюда работать. Я мечтал об этом всю жизнь. Наше время — своего рода пробный камень, которым проверяется человеческая личность.
— Как, Эди? — В голосе Удомо звучала явная насмешка. — Что ты наметил для Тома?