— Почтенный старейшина, вы сказали «говорят». Кто же это «говорит»?
— Отвечать на вопросы должен ты, а не мы.
— Я спрашиваю, потому что у меня есть на то причина.
— Он дело говорит, — сказал вождь. — Ответь молодому.
— Мне это не нравится, — пробормотал кто-то.
— Ответь сейчас же, — приказал вождь, — посмотрим, какая у него причина.
— Так говорят те, кто за доктора Эндьюру и за Совет вождей и старейшин, — сказал старик.
— Вождь и старейшины! — сказал Мэби. — Разве ваша мудрость не подсказывает вам, что, когда два человека добиваются одного и того же, не стоит верить всему, что они говорят друг о друге? Разве соперники когда-нибудь хвалили друг друга?
— Верно говорит молодой, — кивнул вождь. — Теперь нам ясно, почему он задал свой вопрос. Он напомнил нам о нашей мудрости. Я одобряю.
Но упрямый старик не сдавался:
— Юноша, ты говорил мудро, но на вопрос ты не ответил. Уважает ли Удомо, этот новый повелитель страны, наши седины, почитает ли он наши старинные обычаи и богов наших предков? На этот вопрос я не слышал ответа.
— Вы услышите ответ, почтенный старейшина. Я мог бы сразу сказать вам, что он уважает и ваши седины, и старинные обычаи, и наших богов. Но я не стану говорить вам это. Скоро — через два или три дня — Удомо приедет к вам и сам ответит на ваши вопросы. Я обещаю вам это.
Старики взволновались.
— Премьер-министр приедет к нам! — воскликнул вождь.
Мэби подавил ироническую улыбку.
— Я пригласил его, и он приедет.
— Потому что ты пригласил его? — прошептал вождь.
Мэби кивнул. Старейшины переглянулись.
«Да, — подумал Мэби, — как бы вы ни относились к Удомо, он теперь власть, а основа всей вашей жизни, всех ваших традиций — почтение к власти».
— У этого юноши большая сила, — шепнул вождь старейшине, сидевшему слева от него, — а мы даже не предложили ему сесть. Он пригласил Удомо, и Удомо приедет. Никто, ни белые, ни Совет вождей и старейшин равнинных племен, не смогли бы сделать этого. — Он встал. — Мы остались довольны тобой, сын Мэби. Ты не посрамил свой народ. Сегодня мы устроим пир в твою честь, и все старейшины придут на него, хотя они и старше тебя. Я так прикажу. И сам я приду на этот пир. А потом мы начнем готовиться к приезду премьер-министра Удомо. Вы согласны, старейшины?
Старейшины пробормотали слова согласия, хотя и не все были согласны. Но они не зря были старейшинами: они знали, что не стоит плыть против течения.
— Ты можешь идти, сын Мэби.
Вождь и старейшины встали со своих мест и подошли к нему. Вот оно, самое страшное зло племенного уклада: этот строго продуманный ритуал, основанный на страхе и беспрекословном подчинении, это полное подавление человеческой личности. Какая благодатная почва для создания диктаторского государства!
Он покорно обнял отца. Этот человек был ему совсем чужим. У них не было проявляющейся в мелочах близости, свойственной отношениям отца и сына.
Он проделал все, что полагалось, сказал все, что должен был сказать старейшинам, вождю и старику, который зачал его, но никогда не был ему отцом. Наконец все было кончено. Теперь он мог идти к матери. Ее лицо он всегда хранил в памяти. Бедная, что она пережила в эти последние часы перед встречей, зная, что он здесь, рядом.
Толпа на улице рассосалась, но учитель с джипом ждал его. Мэби сел в машину.
— Ну как дела?
— В честь моего приезда устроят пир. Придут вождь и старейшины.
— Замечательно! Мы знали, что вы завоюете их уважение.
— Не я. Удомо. Ведь Удомо теперь верховный вождь всех племен.
Учитель не понял, что имел в виду Мэби, и, чтобы скрыть это, громко рассмеялся.
Джип остановился возле усадьбы отца Мэби. Мэби вышел из машины и помахал учителю.
— До свиданья!
У ворот огороженной частоколом усадьбы копались в золе куры, вертелись под ногами ребятишки. Возле хижин хозяйничали жены отца. Завидев Мэби, они громко приветствовали его. Он машинально отвечая им, ища глазами мать. И вдруг увидел ее. Она выходила из хижины, служившей кухней.
Мама! Круглое покорное лицо, иссеченное временем и тяжелой работой, полные слез, истосковавшиеся, пытливые глаза. Дрожащий подбородок и запах дыма, въевшийся в одежду. Маленькая-маленькая, совсем как он сам. Мама! Мои глаза, мое сердце тосковали по тебе все эти годы.
По ее щекам покатились слезы. Глаза засияли счастьем.
— Где моя хижина? — спросил он на родном языке.