Она скользнула мимо, чуть коснувшись его рукой.
Он пошел за ней. Женщины провожали их взглядом.
Она вошла в маленькую хижину, повернулась к нему. Наконец-то они одни, совсем одни, укрытые от чужих глаз. Она почти упала ему на руки.
— Сын мой… сын мой… — всхлипывала она.
Мэби обнял ее, крепко прижал к себе.
— Мама, — прошептал он по-английски.
Прошло много времени, прежде чем она высвободилась из его рук и торопливо утерла глаза.
— Я так боялась, — прошептала она.
— Чего ты боялась, мама?
— Что белые отберут у меня сына.
— А теперь?
— По глупости я боялась. Ты все равно мой сын. Большой человек, но все равно мой сын. — У нее снова хлынули слезы, слезы радости.
— Милая ты моя, — шепнул он по-английски и снова притянул ее к себе.
— Обед подгорит, — тоже шепотом сказала она.
Мэби протянул руки к огню. Он и забыл, какие холодные бывают здесь ночи. Взглянул на Удомо, сидевшего рядом с вождем по другую сторону костра. Поразительно, как быстро Удомо сумел расположить их к себе. Он изменился: приобрел выдержку, научился скрывать свои мысли, научился обращаться с людьми. Просто удивительно, как благотворно подействовала на него власть. Он стал хладнокровен, рассудителен и прячет все это под маской беззаботной приветливости. Он просто обворожил тут всех.
Удомо прилетел рано утром. Когда он выходил из самолета, у него был очень усталый вид. Но он тут же стряхнул с себя усталость, знаменитая улыбка осветила его лицо. Вслед за Удомо из самолета вышел Томас Лэнвуд, которого никто, кроме Мэби, не заметил. И весь день, и на всех собраниях и встречах Том оставался в тени, никем, кроме Мэби, не замечаемый. Но даже Мэби не мог подбодрить его: ему нужно было быть рядом с Удомо.
Удомо и вождь сидели, обняв друг друга за плечи, и смеялись. Да, он действительно постиг искусство покорять людские сердца. Они еще ни разу не оставались наедине. И слава богу! Пока они борцы за общее дело, за Африку — все в порядке. Но, оставшись с глазу на глаз, он может заговорить о прошлом. А это ни к чему хорошему не приведет.
«Заискивать перед ним я не стану», — твердо решил Мэби.
Но что это с Лэнвудом? Огонь, который горел в нем, погас. А как он был возбужден, как счастлив, когда они с Мхенди три месяца тому назад покидали Лондон. И вот он здесь. У него потухший взгляд, он подавлен и кажется сильно постаревшим. Что случилось? Конечно, известную роль играет языковой барьер. Но дело не только в этом.
Он повернулся к Лэнвуду. Лэнвуд сидел, сгорбившись, безучастно глядя в огонь. Он даже не пытался поговорить со старейшиной, сидевшим рядом. Ни рокот барабанов, ни голоса людей, по-видимому, не трогали его.
— Том!
Лэнвуд повернул голову и через силу улыбнулся.
«До чего постарел», — подумал Мэби. Он вдруг почувствовал к нему острую жалость.
— Что случилось, Том? Вы чем-то расстроены?
— Мне здесь нет места, Пол…
— Не выдумывайте ерунды. — Мэби сел поближе к Лэнвуду, обнял его за плечи. — Просто все это слишком непривычно для вас. Погодите немного. Вы ведь очень долго жили в чужих краях. Чтобы привыкнуть, нужно время.
_ Я уже стар, Мэби. Не то что все вы… Я…
— Глупости! Просто вы не знаете, с чего начать, вот и пали духом. И без языка вам, должно быть, очень трудно. Пройдет два-три месяца, и вы будете смеяться над собой.
— Если бы у меня было дело, как у всех вас… — Он посмотрел туда, где сидел Удомо.
Мэби прочел в его глазах отчаянную мольбу.
— у вас здесь очень много дел, Том. Не говорите глупостей. Не забывайте, вы — Том Лэнвуд, человек, который вот уже четверть века борется против империализма…
— Я здесь не нужен, Пол. Я не так глуп, чтобы не понимать этого.
О черт! Ну что на это ответишь?
Удомо бросил на них быстрый взгляд, улыбнулся, кивнул и снова повернулся к вождю. Мэби почудилась в его взгляде ирония.
Женщины принесли еще еды и вина. Юноши подбросили сучьев в огромный костер. Били барабаны, смеялись и пели люди. Ярко горели звезды — казалось, здесь они были ближе к земле, чем на равнине. Дул холодный ветер.
— Я даже Мхенди завидую, — хрипло сказал Лэн-вуд. — Он опять среди людей, которые нуждаются в нем.
— А как с книгой, о которой вы говорили?
— Кому она здесь нужна? Только белые и будут читать ее.
Утешить его было невозможно.
— Вы говорили с Удомо?
— Он старается найти для меня что-нибудь поспокойнее.
— Ну тогда…
— Он все утешает меня, говорит, что книга моя совершенно необходима.