Забыв обо всем на свете, они ринулись на приступ, но нарвавшись на дружные залпы оборонявшихся, быстро откатились назад. Офицеры кое-как навели порядок и отвели войско назад. Спустя час под стены подошел один из офицеров с белым платком в руке. Комендант, увидев его, оглянулся на мрачно замершего Елисея и, кивнув в сторону переговорщика, попросил:
– Присмотри, чтобы не сотворил чего.
– Не извольте беспокоиться, – кивнул парень, меняя длинный штуцер на карабин.
– У тебя прям под каждый случай свой ствол, – хмыкнул комендант.
– Служба такая, – усмехнулся парень в ответ.
Турок попросил разрешения забрать трупы горцев, оставшиеся после дурного штурма, и Елисей, держа его на прицеле, тут же посоветовал:
– Ваше благородие, пусть сначала тело Ермила к воротам принесут. Хоть схороним по-человечески.
– Думаешь, отдадут? – удивился комендант.
– Им тела единоверцев до заката похоронить надо. Отдадут, – уверенно кивнул парень.
– Попробую, – кивнул штабс-капитан и огласил переговорщику условия.
Кивнув, тот опасливо покосился на Елисея и, развернувшись, быстрым шагом отправился к своему лагерю. Через пять минут тело пластуна сняли с кола и, положив на носилки, понесли к воротам крепости. Положив носилки у калитки, горцы бегом отступили назад, и казаки под прикрытием сослуживцев внесли тело Ермила в крепость. Раздав указания, офицеры поспешили к воротам. Комендант, уже спускаясь со стены, вдруг обернулся к Елисею и, посмотрев на него непонятным взглядом, сказал:
– Пойдем. Тебя это тоже касается.
«Похоже, приключения на сегодня не закончились», – вздохнул про себя парень, подхватывая оружие и направляясь к лестнице.
Лежащее на носилках обнаженное тело пластуна было накрыто простой солдатской шинелью. Елисей, едва бросив взгляд на свисавшую с носилок руку казака, скрипнул от злости зубами. Пытали. Страшно. Зверски. Глубоко вздохнув, парень усилием воли сдержал накатывавшее бешенство и, подняв голову, оглядел собравшихся у ворот людей. Солдаты, отвыкшие от подобных картин. Казаки, повидавшие всякое, в том числе и подобное. Женщины, не скрывавшие слез, но при этом не срывающиеся в истерику. Офицеры, явно злые, скрывающие свою растерянность.
Не было только равнодушных. Стоящие вокруг носилок молчали. В такие минуты любые слова были бы лишними. Внезапно толпа прямо напротив парня раздалась в стороны, и к носилкам подошла женщина средних лет, в сопровождении четверых детей. Две девочки-погодки, лет четырнадцати-тринадцати, и двое мальчишек, лет семи-девяти. Опустившись на колени, женщина откинула шинель, укрывавшую голову пластуна, и, поцеловав его в лоб, судорожно вздохнула.
Оперевшись на руки детей, она тяжело поднялась на ноги и, перекрестившись, еле слышно произнесла:
– Царствие тебе небесное, казак. Несите домой. Прибрать к тризне надо, – тихо добавила она, не обращаясь ни к кому конкретно.
Казаки после этих слов зашевелились, и в этот момент откуда-то сбоку вывернул местный поп. Быстро подойдя к носилкам, он бесцеремонно вздернул шинель и, рассмотрев рану на лбу пластуна, бросил полу шинели обратно, скривившись. Потом, развернувшись всем телом, поп обвел толпу быстрым взглядом и, приметив Елисея, пронзительно завопил:
– Ты что ж это делаешь, ирод?!
От удивления Елисей даже не нашелся что ответить. Между тем поп продолжал нагнетать обстановку.
– Тебе кто позволил промысел Божий нарушать?
– О чем это ты, отче? – угрюмо поинтересовался Елисей, чувствуя, что снова начинает злиться. – Про какой промысел ты речь ведешь?
– Ты почто в него стрелял?! – снова взвыл поп, потрясая кулаками. – Это ж промысел Божий. Попал вой неверным в лапы, значит, должен чашу свою страданий до конца испить. А ты что посмел?
– Я посмел хорошего человека от мук тяжких избавить и очень хочу, чтобы в свое время кто-то и для меня такое же сделал, – с тихой угрозой в голосе прошипел Елисей. – Если уж суждено умереть, так лучше быстро от руки дружеской, чем от вражеского кола в муках тяжких.
– Да спорить со мной вздумал, богохульник! – еще громче взвыл поп и, подскочив к парню, попытался ухватить его за грудки.
– Уймись! – рыкнул Елисей, перехватывая его руки и сжимая пальцы так, что поп невольно скривился от боли.
– Не замай парня, долгогривый, – раздался командный рык, и рядом с ними оказался крепкий казак средних лет. – Знаю, чего ты бесишься. Сам кричал, что он не часто в церкву твою ходит и десятину не платит. Лучше уймись.