Наконец новенькую заметили, и оживленные разговоры стихли. Как бывший бухгалтер с пятилетним опытом работы, Алёнка поняла, что обсуждали отсутствующую. Возможно, Варвару Степановну. У них на работе тоже так было. Вроде бы все друг к другу хорошо относились, но кости мыли почему-то только тем, кто в отпуске. Догадку эту подтвердила молодая женщина, которая стояла спиной и по инерции с жаром рассказывала что:
— Она это Потапа отравила! Больше некому. Он же на поправку пошёл, только лежмя лежал, а тут раз и помер. Да гляди-ко с улыбкой по утру нашли. Легко отошёл, царствие ему небес… — в этот момент женщина поняла, почему все молчат, оглянулась на подходившую «пришлую» и осеклась.
Алёнка же, поздоровалась дежурным «добрым утречком», и встала в очередь, разглядывая от скуки наряды полевчанок. А посмотреть было на что. Казалось бы что там? Сарафан да рубашка. А между тем верхние платья синего, зеленого, желтого и красного оттенков и сшиты, и скроены были по-разному. У кого-то подпоясаны, у кого-то — нет. Кокошники и ленты на головах тоже отличались формами и степенью расшитости бусинками и толстыми нитками. В ушах у некоторых болтались крупные тяжелые серьги. Многие носили бусы.
Какой-то единой моды в Полевском не было. И Алёнке было понятно, почему. Если десятки вольных семей приехали сюда меньше 8-ми лет назад, они и традиции свои привезли, и собственные понятия о прекрасном.
Вскоре Алёнка заметила, что многие, даже набрав вёдра, не спешат уходить. «Ждут, пока все соберутся!» — сообразила она. Ведь тогда можно будет услышать побольше новостей и сплетен. И правда, весь день эти тётки будут хлопотать дома по хозяйству без телевизоров с ток-шоу и сериалами. В гости тут, конечно, ходят, но к близким и редко. Застолья — только по праздникам. А развлечься-то хочется.
Малаша не приходила, но несколько женщин очень на неё походили. Родственницы из её дома? Или внешнее сходство случайно? Разговоры начали понемногу возобновляться и вскоре потекли широкой рекой новостей. У тех дядька из солдат вернулся, у тех корова в лес сбежала, никак волки расшалились. Вспомнили и про Арину, пропавшую летом, но как-то тихо и оглядываясь. Вероятно, несчастная мать
— Анисья ещё не пришла, но вот-вот могла появиться…Филимоновы баню строят, а у Растычихи самогон поспел, как раз к свадьбе чьих-то соседей. Алёнка тоже невольно навострила уши.
— Так ты, значит, и есть — Варвары племянница? — обратилась к ней женщина лет пятидесяти в рогатом низком кокошнике с платком, повязанным сзади на шее, и кажется, все женщины снова обернулись на новенькую.
— Ага, — попыталась ответить Алёнка максимально дружелюбно, но вышло как-то дурашливо.
— Как звать-то тебя?
— Алёнка. А вас как?
— Смотрите-ка, бабоньки, бойкая какая, — сказала женщина, будто с насмешкой.
Или показалось?
— Отстань ты от девки, Алевтина, — вступилась за Алёнку женщина постарше. — Сирота она горемычная. Да и Варвара её в обиду не даст.
Значит, не показалось. Голубоглазая и, видимо, привлекательная в юности Алевтина, смотрела на Алёнку то ли с вызовом, то ли прицениваясь.
— Не да-аст, — протянула она задумчиво, и будто волна с неё какая-то схлынула. — А приходи-ка, Алёнка, завра вечером на плотину хороводы водить, — весело предложила она.
«Ага, значит, хороводы ещё водят по вечерам». Да только после такого приёма вливаться в местное общество как-то расхотелось. Тем не менее, Алёнка выдавила улыбку и постаралась ответить нейтрально:
— Спасибо огромное за приглашение, но у меня много работы. Вечером и корову доить, и зерно разбирать.
— Чудная ты, девка… Там женихи со всего околотка соберутся, — попробовала переубедить её тётка.
«Хорошо, что отказалась!» — мысленно перекрестилась Алёнка. — «Наверное, у этой Алевтины сыновья холостые и не терпится невесткой-помощницей обзавестись. А вот фиг им!» — думала Алёнка, а сама продолжала улыбаться.
Стоящие в очереди поняли, что кроме блажной улыбки они больше ничего от пришлой не добьются, и продолжили свои разговоры.
Про Потапа Алёнка запомнила. Но Варваре Степановне почему-то рассказывать не стала. Передала все прочие слухи, пока переодевала нарядный сарафан, и побежала хлопотать по дому.
Новость о смерти Варвариного пациента принесла в тот же вечер Малаша. И видно было, что девушка что-то не договаривает, а Варвара почему-то не стала расспрашивать.
— Может, и к лучшему, — грустно подытожила Малаша. — А то и сам мучился, и родные, на него глядючи, извелись.
Варвара ни слова не сказала. Молчала и Алёнка. Она не хотела вдаваться в подробности состояния этого мужчины, но чётко знала одно — ни анестезии, ни каких-то вариантов жизни для калеки, тут нет. И даже если травница ускорила его смерть, возможно, это был милосердный поступок. А в том, что она могла, Алёнка почему-то не сомневалась.
Иногда женщина рассказывала о действии того или иного растения, которое собирала или готовила к сушке. И были это не просто сборы от кашля, которые Алёнка покупала себе и сыну в аптеке. Из всей этой травы Варвара готовила снотворные и успокоительные жидкости, ранозаживляющие и обеззараживающие мази. И даже какие-то притирки для сохранения женской красоты, про которые только и сказала, что Алёнке ещё рано таким баловаться.
После случая с Потапом Алёнка прониклась к Варваре Степановне большим уважением. В конце концов, именно эта женщина видела самую тяжелую сторону жизни полевских рабочих и крестьян. Если с кем-то случалась беда или была нужна помощь, посылали за Варварой. И она делала всё, что могла, невзирая на вопли и слёзы страха болезных.
Алёнка однажды попросилась пойти с ней, но та, окинув взглядом избу, дала понять, что её помощь нужнее в доме. И это оказалось правдой. Порой Варвара Степановна уходила на день или на всю ночь. А потом возвращалась уставшая и ложилась спать. В такие дни всё хозяйство ложилось на Алёнкины плечи. Но самым тяжелым было то, что никогда невозможно было понятно, удалось ли Варваре вылечить человека или хотя бы облегчить его состояние, или нет. А спрашивать Алёнка побаивалась.
К колодцу она теперь ходила сама. И вскоре все в Полевском узнали, что у Варвары-травницы живёт сирота-племянница из Екатеринбурга. Что девка она глупая, и худосочная. Но глазастая, значит, сглазить может. По поводу хозяйственных качеств слухи разнились. Одни говорили, что больно работящая — от зари до зари без дела не присядет. Другие, ссылаясь на Варвару, считали её неумехой и распустёхой.
Алёнка над слухами хихикала, но исправлять свою репутацию не спешила. Заводить крепкую дружбу с местной колодезной тусовкой она не планировала. На гуляния, хотя звали не раз, не ходила. Малашиного общества ей вполне хватало.
Счастливой она себя не ощущала. Напротив, чем лучше справлялась, тем чаще работала на автомате и могла думать о постороннем. А думы эти были тягостными. Языком психологов, Алёнка впадала в обыкновенную депрессию, которую усугублял монотонный каждодневный ручной труд. Она и впрямь работала, не покладая рук, стараясь не стать нахлебницей. Но в целом дни её были какими-то серыми. Немного скрашивали их вечерние посиделки с Малашей.
Но однажды Малаша вечером не пришла. А на Алёнкин вопрос Варвара ответила:
— Известно, же. Свадьба у неё на днях. Вот и доделывает всё, что нужно.