Иногда приходил Авдей, приносил деткам гостинцев из города. Как-то принёс пару дудочек и учил мальчишек играть. Но приходил он всегда ненадолго — работа не ждала. Уроками, как на грех, прямо-таки закидали, даром, что день световой уменьшился.
Услышав, что Авдей в детский сад заглядывает, зачастила и Танюшка с подружками. Алёнке их помощь была только на руку. А в ситуации назревающего любовного треугольника молодая женщина решила временно снять с себя всю ответственность за чужие решения. Сама она Авдея не привечала, общаться с ним старалась ровно и по-дружески. Флиртовать и раньше не умела, и теперь практиковаться не собиралась.
И всё же Алёнка не могла не замечать поступков Авдея, которые её только радовали. Парень тоже не флиртовал, просто делал всё, что мог для неё и ребятишек. А Танюшкиного интереса будто и не замечал.
Слух об Алёнкиной затее быстро распространился по Полевскому, и однажды в начале снежника на огонёк зашёл Никифор Семёнович. Расшалившиеся было дети, сразу притихли. Было что-то такое в сером взгляде счетовода, от чего внутри цепенело.
— Ага… — только и сказал бородач, когда зашёл в избу Гани, чья очередь была принимать у себя детский сад.
— Доброго дня, Никифор Семёнович, — подала Алёнка хороший пример детям.
— Холодно… шёл мимо. Не найдется ли у тебя, хозяйка, выпить чего?
— Отвар липовый с обеда остался. Будете? Тёплый ещё. В горшках всё подъели, а на ужин ещё не готовила.
— Отвар — дело хорошее… — Никифор принял из Алёнкиных рук кружку и начал пить, не торопясь, осматривая домашнее убранство и детей. — И дело ты хорошее затеяла… Мы тут только и можем, что сироток по чужим семьям царским велением пристраивать. А если какая баба сдетной вдовой осталась, так сама себе мужика быстро ищет. Не то сразу ноги протянет… — хохотнул мужчина. — Изба-то, если не выкуплена, в казну отходит, а с ней и огород. А выкупить их единицы смогли. У остальных, может, дети хозяевами станут… Если повезёт… Да-а… такие дела… А ты вот… с отцовскими детьми возишься… Никак грехи свои искупить хочешь… — серые радужки впились в Алёнкино лицо, а самой ей стало не по себе.
«На что это он намекает?.. Что ему надо?.. Да ещё и при детях разговор завёл…»
— Молчишь? — повёл бровью Никифор Семёнович. — Молчи-и… да слушай внимательно… — угрожающе, но тихо прохрипел бородатый мужчина. — Был я давеча в крепости Екатерининской… по делам… не суть… В мыловаренную слободку заглядывал… После пожара там мало кто из старых доживает. Дак, я упёртый, нашёл… И знаешь, что местные старожилы говорят?..
Апёнкино сердце заухало в грудной клетке, как отбойный молоток. Она поняла, к чему ведёт Никифор. Варвара Степановна сама до сих пор боялась такого поворота. На одно они надеялись, что свидетелей не осталось.
— А говорят они вот что… При пожаре-то вся семья Васильевых погорела. Из-под угольев потом пять тел выволокли. Были у них две девки — племянницы Варвары. Были… Груша да Луша… Чуешь, чем пахнет?.. — Никифор мерзенько захихикал. — Приказчику нашему недосуг разбираться. А вот барину интере-есно будет… Барин наш завсегда готов новую девку в услужение взять… Сперва-то поучит плетьми. Лично. Чтоб не сбегала, да за вольную себя не выдавала. А потом и того…
Чего, «того», Алёнка уточнять не стала. Она сидела на лавке, едва справляясь с тошнотой и не зная, что сказать Никифору, чтобы не сделать ситуацию ещё хуже.
За что её невзлюбил этот совершенно чужой человек? Ведь он специально выискивал! Зачем?..
Никифор встал и тяжелыми шагами пошёл к выходу. У самой двери он обернулся:
— А сбежать отсюда не получится, даже не думай… Лучше плети и барский сапог, чем волчьи зубы… Подумай… — дверь, размахнувшись, хлопнула, а Алёнка вздрогнула всем телом.
Остаток дня она досидела с детьми, будто тяжелым придавленная.
И сказки на ум не шли — мысли путались.
Вечером Варвара выслушала Алёнку и подтвердила, что племяшек её и вправду звали Лукерья и Агриппина.
— Знала я, что Никифор это дело так не оставит и начнёт выведывать. — Женщина помолилась иконе, пока Алёнка нервно толкла в ступе куски каменой соли. — Ты одно запомни: в обиду тебя не дам. И найду, что барину ответить, коли разбирать он это дело станет.
— А на уровне приказчика возможно расследование? — уточнила Алёнка.
— Ну, Никифор — не дурак. Не даром же он тебя барином стращает. Приказчик наш — немец — человек просвещенный. И крепостное право осуждает. В таком споре он мог бы стать нам помощником. Да только — бумажный волокита. И записям верит больше, чем людям. А вот с бумажками у нас беда… Одного Никифор забыл. Есть у меня против барина слово заветное.