— Проходи, будь, как дома, — Полоз первым зашёл в пещеру, больше напоминающую уютную комнату в восточном стиле.
В слабом отсвете стен Алёнка рассмотрела широкую кровать с узорчатым балдахином, одноногий мраморный стол и пару каменных цилиндров высотой с табурет.
К их приходу накрыли лёгкий ужин. «Или завтрак уже?» Рядом с кувшином и кружками стояли плошки с ягодами и блюдо с буханкой хлеба. «Прямо, как у Варвары дома… Но откуда здесь хлеб?.. И ягоды в мае?..»
— Отдыхай, тебе надо поесть, — увещевал её Полоз, хотя сам заметно валился с ног.
— Не хочется что-то… Лучше посплю. Соскучилась по нормальной кровати, — Алёнка непроизвольно улыбнулась.
— Выпей хотя бы из кувшина. Это важно. А я пойду, дел ещё много.
— Иди. И, спасибо тебе за всё, — попрощалась Алёнка.
«У тебя там Арина и перед Хозяйкой отчитываться надо», — подумала она, с сожалением отпуская мужчину. Оставаться одной, понимая, что над ней сотни метров горы, было тревожно. А когда дверь с грохотом задвинулась и сравнялась со стеной, Алёнка и вовсе почувствовала себя замурованной.
Осознав, что на неё накатывает самая настоящая паника, она села за стол, налила из кувшина питья с пряным запахом и глотнула его пару раз, чтобы выпить всё залпом. Горло обжёг высокий спиртовой градус. «Неожиданно!» Алёнка захрипела, а прокашлявшись, понюхала содержимое кружки. «Толи водка, толи коньяк… сквозь специи не разобрать…» Её тут же заметно повело.
Гостья еле успела дойти до кровати и, как была одетая и в украшениях из шкатулки, рухнула на расшитое покрывало…
Снилось Апёнке, будто она — комарик…
Летела утром туманным над заводью, торопилась, чтобы не съели стрекозы да птицы, что от солнышка просыпаются. Сквозь ветви деревьев, мимо толстых изрытых стволов, вниз над мшистым булыжником, вверх и внутрь паутинной ячейки, росой обрисованной. А над полем стало полегче. Мужик с бабой шли на покос по дороге от Полевского.
Вот и крепость с воротами. Стоит бревенчатый частокол десятками лет и ещё столько же простоит… Комар взмыл высоко над стеной и увидел посёлок заводских да рудничных рабочих. С высоты показалось, что стал он пошире, улиц будто прибавилось.
Алёнка начала было считать, да на третьем десятке и сбилась, чуть не подхваченная гигантской прожорливой ласточкой. Повезло, птица съела другую мошку, а её отшвырнуло воздушным потоком вбок и вниз. На лету выправляя курс, комар увидел двускатный навес над колодцем, ринулся к нему и залез в щель серого сырого бревна.
Лица баб она узнала сразу. Только дивно то было, что девки её знакомые будто подросли и сами обабились. Вон, Глафира идёт — года три, как молодка, на рубашке красного чуть, а всё больше жёлтых цветов. Вон Лукерья с животиком. И когда понесла? Но в платке, значит-баба замужняя.
А издалека Татьяна Малашина будто пава ступает. И куда только девичье подевалось? Уж не веточка тонкая, а деревце крепкое. Горделивая? Скорее, знающая себе цену. И тоже в платке. Значит, права была Варвара, и устроив счастье своё женское, про обиды она позабыла? Но лицо всё одно недовольное. Да и с чего ей в радости быть? Может, муж обижает, может родные его? А может быть, просто устала…
— Просыпайся, Алёна, — позвала её мама.
Алёнка так с кровати и подскочила. Она тёрла сонные глаза, как в детстве. «Маму-то уж лет шесть, как не видела… Может, я… того?.. Убила-таки меня Хозяйка… Вот и встретились».
— Вот и встретились, — повторил голос ласковый.
Алёнка убрала руки с глаз.
На кровати сидела красавица в точно таком же царском уборе, в котором уснула и сама Алёнка. И пахло от неё какими-то нежными цветочками и скошенным лугом.
Белокожая девушка смотрела на неё огромными зелёными глазами с длинными ресницами.
И Алёнка смотрела.
На черные волосы, гладко зачёсанные в косу до пола. На блузу из зелёной органзы с медным отливом, сквозь которую просвечивали точёные плечики. На богатую вышивку бисером и драгоценными камушками по верху приталенного сарафана. А вот на сам сарафан смотреть не смогла — всё казалось, что малахитовый узор на нём шевелится, будто змеиный клубок.
— Что Алёнушка замерла? Будто впервой лицо это видишь… Али в зеркало давно не смотрелася?
— Отчего ж… Намедни, в прихожей у Турчаниновых, — Алёнка сказала первое, что пришло ей спросонья в голову.
— Любовалась собой?
— Чему любоваться? Кожа серая, под глазами круги, руки задубевшие с ногтями обломанными, — перечислила она, и саму себя жалко стало.
— Ой, ли? — усмехнулась красавица. — Вставай скорее и пойдём покажу что-то, — и подмигнула.