— Дела в Анатоле? — у Янко отвалилась челюсть. Он даже как будто немного испугался. — Да ты в уме, Жак?
— Да, дела, — повторил Жак, улыбаясь. — И, может быть, даже очень значительные и необычные дела, — прибавил он, напустив на себя важности и понизив голос. — Тебе я могу это сказать, Янко, но ты пока не рассказывай никому. Дело вот в чем, — но только пусть это будет между нами: я сделал одно изобретение, или, скорее, открытие…
Янко слушал с вытаращенными глазами. Он снова глядел на Жака с нежным обожанием:
— Изобретение, вот как? Я всегда знал, что ты когда-нибудь удивишь мир, Жак. Весь мир! Но какое же это изобретение, скажи? Можно узнать?
Но Жак покачал головой и выпустил дым в воздух. Об этом ему пока не хочется говорить, даже с ним, Янко. Нет, это преждевременно. Он уже сказал, что всё это еще не решено. — Нужны некоторые исследования, Янко, хотя я лично — слушай, что я тебе скажу, — твердо уверен в успехе дела.
Всё это звучало весьма таинственно. Голос Жака был спокоен и тверд. Янко показалось, что Жак вдруг сделался старше на несколько лет. В его голосе звучали совершенно новые, уверенные нотки. Интересно, где Жак научился так разговаривать? Должно быть, в Берлине и Париже, когда он излагал свои мысли тамошним дельцам.
Жак вдруг задумался.
— Один вопрос, — обратился он к Янко, резко повернувшись в его сторону, — раз уж мы коснулись этой темы. Как обстоят у тебя дела? Есть у тебя деньги, Янко?
— Деньги! — Янко остолбенел от удивления.
— Я хочу сказать, не при деньгах ли ты теперь? Мне нужны деньги для дела, о котором я тебе сейчас намекнул. Тысяч двадцать меня бы вполне устроили.
— Двадцать тысяч крон. Ничего себе! — Янко всплеснул руками и залился таким громким, раскатистым смехом, что Ксавер с любопытством просунул свою рыжую голову в дверь.
Жак тотчас же встал и не спеша подошел к двери.
— Не хватало только, чтобы этот бездельник нас подслушивал. — Жак выглянул в столовую. Маленькая черноволосая дама всё еще сидела там, и опять Жаку показалось, что в ее черных глазах мелькнули насмешливые огоньки. Но когда он спустя некоторое время снова заглянул в столовую, чтобы позвать Ксавера, ее уже не было.
— Вот умора-то! — Янко всё еще не мог успокоиться. — Тысяч двадцать! — воскликнул он. — Недурно сказано! Если б ты знал, чего бы я не отдал за какую-нибудь сотню или две сотни крон! А ему, видите ли, двадцать тысяч понадобилось!
Нет, в настоящее время он, барон Иоганн Стирбей, он же Янко, не может наскрести у себя в кармане и трех крон, честное слово. Он прогорел, вконец прогорел. Позавчера, играя в казино, просадил последние сто крон. Сегодня он хотел купить какой-нибудь небольшой подарок для той девочки, о которой он только что рассказывал. Завтра у нее день рождения. Ей исполняется семнадцать лет. Какой-нибудь знак внимания — сумочку или колечко… И он обыскал все свои костюмы, все ящики. Ничего. Хоть шаром покати. Нет, в настоящее время его финансовое положение безнадежно. Ему очень жаль, но он должен разочаровать Жака.
— Ты знаешь, Жак, — прибавил Янко, — отец мой серьезно болен. Каждую минуту жизнь его может оборваться. Вот тогда ты сможешь получить тысячи. Столько тысяч, сколько тебе понадобится и сколько ты пожелаешь.
— А ты не можешь достать денег под залог, Янко? — настойчиво допрашивал Жак. — Мы могли бы с тобой нажить большие деньги. Так, между делом, без всякого усилия, понимаешь? Я бы тебя, конечно, сделал участником в половине прибыли.
— Прибыли? Ты из этого хочешь извлечь доход?
Жак рассмеялся.
— Я современный человек, — сказал он строго, с несколько комичной серьезностью. — Дело без прибыли? Усилие без результата? Что ж это было бы? Откровенно говоря, я совсем не идеалист! Эй, Янко, не с луны ли ты свалился? — Жак рассмеялся весело и громко.
— Мы об этом подумаем, — поспешил заверить Янко. Он взглянул на часы. — Еще нет десяти. У нас куча времени. Единственное преимущество у нашего города в том, что здесь всегда много времени. А теперь Ксавер подаст нам кофе и ликеры.
IV
— А как Соня? Она здесь? — спросил вдруг Жак, устроившийся в углу красного плюшевого дивана.
Янко быстро взглянул на Жака и поставил на стол рюмку, которую только что взял. Вопрос смутил его. На губах у него появилась сконфуженная улыбка. Точно так же он улыбался, когда мальчиком его уличали в каком-нибудь нехорошем поступке. Он покраснел и встал, так велико было его волнение.
— Ты угадал мои мысли, Жак, — сказал он, всё еще смущенно улыбаясь, и начал расхаживать по комнате. — Я только что думал о Соне! Весь вечер я болтал всякий вздор, но думал всё время только о ней одной, поверь мне. Сто раз я хотел заговорить о ней, но никак не мог найти удобный момент. На что мне в конце концов эта девочка, эта Роза, с ее большими глазами? Она мне не нужна. Решительно не нужна. В сравнении с Соней… Нет, разве можно с ней кого-нибудь сравнивать! Мне даже трудно произнести их имена рядом друг с другом. — Его голос зазвучал мягче: он потерял свой обычный резкий, разухабистый тон.
Янко остановился подле Жака.
— Да, она здесь, Жак. Уже несколько недель, как она вернулась. — Он сдвинул на мгновение брови и снова зашагал по комнате. — Она стала серьезнее, еще серьезнее. И еще красивее.
Он помолчал, прошелся несколько раз взад и вперед, затем снова приблизился к Жаку.
— Да, еще красивее, — повторил он мечтательно. — Ты завтра ее увидишь. Она теперь в полном расцвете. Она… как бы сказать?.. Представь себе сказочно красивую белую розу, розу в самом полном, самом прекрасном ее цветении. Это она!
Жак улыбался в тени, и Янко увидел, как блеснули его белые зубы.
— Ты смеешься, Жак? — сказал он. — Ну ладно же. — Он рассмеялся своим прежним, коротким и вызывающим смешком и налил себе рюмку коньяку. — Ты увидишь ее, Жак. И я предсказываю тебе: ты влюбишься в нее так же горячо, как и я. Совершенно так же. Я тебя знаю.
Янко снова стал ходить по комнате. Он был очень задумчив. Соня сделалась, пожалуй, даже чересчур серьезной. Почему баронесса отдала ее в католический пансионат на юге Франции, заведение, где царил строго религиозный дух? Не лучше ли было бы для Сони, при ее склонности к мечтательности и прочей туманной дребедени, не лучше ли было бы, если бы мать послала ее в современный швейцарский пансион, где танцуют, занимаются спортом и веселятся? Но как она хороша! Боже мой, как она хороша!
Янко размечтался. Жак вдруг почувствовал усталость. Колеса вагона, казалось, еще вертелись у него под ногами. Пока Янко разглагольствовал, он немного вздремнул. Хорошо, что Янко этого не заметил.
Когда Жак поздно ночью вошел в свою комнату, он остановился на пороге удивленный и даже как будто испуганный. Лунный свет потоком вливался в окно. Город, казалось, был покрыт снегом, а за ним высились горы, точно отлитые, но не обработанные серебряные глыбы. С высокого светлого неба под неумолчное пиликанье мириадов кузнечиков, казалось, непрерывно сыпалась серебряная пыль. С гор веял теплый ветер, напоённый сладким запахом роз. Анатоль славился своими розами, из которых добывалась розовая эссенция. Розы только что начали цвести, и маленький спящий городок был окутан их благоуханием.
В Париже сейчас ревут автомобили, запах бензина слышен даже в пятом этаже, друзья играют на бильярде в кафе «Версаль», а маленькая Ивонна терпеливо сидит у своего мраморного столика и презабавно дурачится с посетителями. Словно огненный прибой, катятся волны света по уходящим вдаль бульварам. Подожди, в один прекрасный день и ты вернешься на эти бульвары с карманами, наполненными банкнотами, и купишь себе сотню таких Ивонн! О нет, благодарю покорно! У него нет ни малейшего желания сидеть в какой-нибудь конторе и лизать шефу пятки за какие-то четыреста крон в месяц! Он не дурак. И не трус. Так-то!