Дюк де Ришелье, граф Воронцов и… Герман Пыньтя.
Полный великих планов, 18 октября 1941 года Пыньтя прибыл в Одессу и сразу же обратился к жителям с призывом восстановить разрушенный войной город и возродить его былую славу: «Твердо веря, что наш призыв будет услышан и правильно понят, мы вместе с вами приступаем к тяжелому восстановительному труду. С Богом вперед!» [ «Одесская газета» № 1, 26 октября 1941-го.]
Все так прекрасно складывалось, и тут – этот взрыв!
Пыньтя нервничает, боится ответственности и направляет в Бухарест личное письмо маршалу Антонеску, в котором пытается на всякий случай возложить вину за случившееся на погибшего военного коменданта Глогоджану.
ИЗ ПИСЬМА ПЫНЬТИ
«21 октября в 11 часов, когда нижеподписавшийся находился в кабинете г-на генерала Глогоджану, сюда вошла русская женщина, которая заявила, что органы НКВД, при уходе, заминировали здание, чтобы в нужный момент взорвать…
Нижеподписавшийся служил переводчиком.
Господин генерал поблагодарил женщину и приказал полковнику Ионеску Ману принять меры по новой проверке здания.
На второй день, 22 октября, генерал сказал мне, что здание снова проверили и никакой опасности нет. Но я все же просил его поменять помещение…»
Пыньтя якобы просил Глогоджану «поменять помещение».
Но тот не внял его совету – уж очень комфортно, видимо, было генералу в этом… Доме на Маразлиевской…
Дом на Маразлиевской
Просто – Дом на Маразлиевской.
Так называли это здание одесситы и много лет обходили десятой дорогой.
Дом на Маразлиевской пользовался дурной славой: тысячи нашли здесь свою смерть да и похоронены… зарыты!.. здесь же, во внутреннем дворике.
Дома как люди – у каждого своя судьба.
Дом на Маразлиевской родился в 1909-м и, как указывали справочники, считался одним из самых красивых и фешенебельных жилых домов Одессы. Хозяйкой его была некая баронесса Луиза фон Гойнинген-Гюне, а обитателями – семьи богатых одесских негоциантов и заводчиков. Их привлекала близость дома к Александровскому парку, пленял украшенный витиеватыми башенками фасад, соблазняли огромные восьмикомнатные квартиры. Дом гордился своим засаженным цветами внутренним двориком, конюшнями для собственных лошадей и… редкость по тем временам!.. гаражом для собственных – первых в Одессе – авто.
В те давние времена по утрам на зеленых газонах дворика нарядные дети в матросских костюмчиках играли в серсо, а по вечерам огромные фонари освещали парадный подъезд и лакированные ландо, ожидавшие расфуфыренных дам, чтобы везти их в Оперу.
Но грянул грозный 1920-й, и судьба Дома на Маразлиевской сделала крутой поворот: 7 февраля по обледенелой брусчатке мостовых процокала конница Гришки Котовского – в Одессу пришли красные.
И сразу исчезли, словно их и не было, нарядные дети в матросских костюмчиках, слиняли лакированные ландо и растаяли расфуфыренные дамы.
Баронесса фон Гойнинген-Гюн, к счастью для нее, вовремя отчалила в Болгарию, а в Дом на Маразлиевской пришли новые хозяева. Уютные гостиные превратились в комнаты для допросов, вольтеровские кресла сменились колченогими стульями, а инкрустированные слоновой костью ломберные столики – обшарпанными канцелярскими столами. Обои на стенах покрылись пятнами, а дорогие картины одесских художников – Костанди, Буковецкого, Нилуса – уступили место революционным плакатам, на которых мускулистые рабочие кололи штыками зеленых, похожих на жаб, буржуев.
Разбились огромные фонари, освещавшие по вечерам парадный подъезд, а вместо лакированных ландо у подъезда заняли пост чекисты в черных кожаных тужурках.
Новым хозяином Дома на Маразлиевской стала Губернская Чрезвычайная комиссия – ГУБЧЕКА, или, как назвали ее в Одессе, Чрезвычайка.
И началось, и пошло и поехало…
Говорят, что одесская Чрезвычайка была самой зверской в стране. Каждый день на стенах домов и на круглых афишных тумбах появлялись приказы об обязательной регистрации бывших белых офицеров, бывших фабрикантов, бывших купцов, бывших домовладельцев. Каждый день по городу шли облавы, обыски, аресты. Каждый день особые отряды отбирали у жителей «излишки» – по новым большевистским законам каждый гражданин Страны Советов имел право на один костюм, одну пару ботинок и три пары кальсон.