«Дякуэмо, мы вжэ поилы, нэ голодни», – отвечает ей бабушка по-украински.
Я проглатываю слюну – ну, зачем она отказалась?
«Гаразд, – говорит торговка. – Я вжэ збыраюся до дому, там и повэчэряемо».
Вместе с торговкой мы уходим с Привоза и идем к ней домой. Живет она неподалеку, на Преображенской, в старом доме, на первом этаже. Маленькая комнатка, куда она нас завела, вся заставлена мебелью. Еле протискиваемся между диваном и деревянным столом, над которым висит оранжевый абажур. В углу под иконой горит лампадка.
Душно, но тепло и не страшно.
Но тут торговка начинает расспрашивать маму, кто мы и откуда приехали в такой мороз. Мама пытается улыбаться и рассказывает ей, что мы со станции Затишье, приехали в клинику доктора Филатова, лечить бабушкины глаза.
«А докумэнт в вас у порядку?» — подозрительно спрашивает торговка.
«Та шо вы, риднэнька, нэвжэ ж я вас пидвэду? – отвечает ей мама. – Мий пачпорт узялы до полиции выправыты рээстрацию. Як повэрнуть, я вам и покажу».
«Добрэ. Залышайтэся покы».
Мы остались. Пока…
От Фанички: Смерть Цили
Утром торговка убежала на Привоз, а я выбралась из нашего временного убежища и пошла на Молдаванку, чтобы проведать Цилю.
Это был жуткий день – день выхода евреев в гетто. Десятки тысяч со всех концов города шли на Слободку.
Стоял небывалый мороз. Город был весь занесен снегом, и на этом белом снегу чернели тела убитых.
С трудом добралась я до Молдаванки и, подходя к нашему дому, еще издали увидела сестру.
Циля была на улице…
Сидела на скамейке у ворот в своем новом зимнем пальто и была… была почему-то вся засыпана снегом.
Я остановилась напротив дома, на другой стороне улицы, и, чтобы не упасть, ухватилась руками за дерево.
Меня охватил ужас…
Моя сестра была не похожа на себя.
Лицо ее было опухшим и синим…
Она… замерзала.
А я стояла на другой стороне улицы и смотрела на нее.
Смотрела на свою умирающую сестру и ничем не могла ей помочь.
Страшно об этом говорить, но я… ушла.
Ушла, не попрощавшись с сестрой.
Меня ждал мой ребенок и моя старенькая мама.
И я не знала, удастся ли мне добраться до них живой и найду ли я их живыми.
Ведь им, как и мне, каждую минуту грозила смерть.
А Циля?
Мне рассказали соседи после войны, что это наш дворник Прокоша Юрченко выбросил Цилю на мороз и целые сутки она замерзала на скамейке у ворот. А потом он позвал жандарма, и они потащили ее, живую, в соседнюю развалку и пристрелили. Просто пристрелили…
Эту ужасную трагедию я долго хранила в своей душе и так и не рассказала о ней своей маме. А сыну рассказала.
Но только через много лет, когда он стал мужчиной и мог, я надеюсь, понять меня и… простить.
«Воны жыды хрэщени!..»
Тогда, в декабре 1941-го, составляя «списки оставшихся в живых», представители еврейского комитета обошли все дома на Софиевской улице, но в развалины дома № 17 лезть не решились, и просто, как видим мы на ксерокопии списка, записали: «Евреев нет».
Вот так и случилось, что Ролли и ее родители, к счастью, в этот список не попали, и прямой опасности угона в гетто для них как будто бы не было. И все же, зная, что происходит в городе, они каждую минуту ждали прихода жандармов.
Все новости им приносила Эмилька, торчавшая весь этот день на улице и вместе с соседками глазевшая на леденящее душу зрелище: исход евреев в гетто.
Час шел за часом. День стал клониться к вечеру.
Изя и Ролли, устав от бесконечной игры в крестики и нолики, заснули на антресолях. Тася дремала на табуретке, положив свою голову на кухонный стол.
И тут вдруг заскрежетала покореженная бомбежкой входная дверь, и в кухню ворвалась закутанная до глаз Эмилька.
«Тася! Изя! – закричала она с порога. – Беда! Вашу Нору угнали в гетто! Угнали вместе с ребенком…»
Изя тотчас же спрыгнул с антресолей, и они вместе с Тасей с ужасом выслушали сбивчивый рассказ Эмильки.
Около часу назад Эмилька по просьбе Таси сбегала в конец Софиевской, в дом, где жила Нора с Эриком и бабушкой Идой…
Их она уже не застала.
Но вот что рассказали ей торчащие во дворе соседки, которые «видели все сво-и-ми глазами».
Утром явились в их дом жандармы и вместе с дворничихой Павловой стали по списку обходить еврейские квартиры и выгонять из них евреев.