Рано утром, взяв две большие сумки, торговка варениками отправилась на Привоз. Вид ее был озабоченный – она явно что-то замышляла. И мы решили уходить.
Оставив на столе плату за квартиру и захлопнув дверь, мы ушли и снова остались без крыши над головой в этом страшном заснеженном городе, на улицах которого румынские патрули загоняли евреев в гетто.
Но на этот раз у нас был паспорт, правда поддельный, но паспорт.
И все же, для того, чтобы избежать опасности и не попасть в гетто, мама решает уехать. Скрыться в немецком селе Кляйн-Либенталь под Одессой.
Мы снова пошли на Привоз, но на этот раз к месту, где стояли подводы колонистов, привозивших в Одессу продукты.
К одной из них подошла мама.
«Вы из Кляйн-Либенталь? – спросила. – Я ищу работу. В вашем селе есть работа? Ясогласна на любую».
«У нас богатое село, – ответил хозяин подводы. – Есть большой рестоурант. Там всегда есть работа. Официанткой или на кухне. Если хотите, я могу отвезти вас к нам, в Кляйн-Либенталь».
«Хорошо, но я не одна. Со мной моя мать и ребенок».
«Ну что ж, семья не помеха. Поехали. Может, вам повезет».
Втроем мы усаживаемся на подводу и еще засветло приезжаем в Кляйн-Либенталь.
«Вы можете переночевать в нашем общинном доме – там есть комната для приезжих, – говорит хозяин подводы. – Завтра пойдете в примарию и покажете ваши документы».
Устроившись в приезжей, мы почувствовали себя в безопасности.
Одесса с ее ужасами была позади…
Спать легли без ужина, но нам к этому не привыкать.
Трудней всех заснуть было маме. Завтра утром она должна будет встретиться с примарем и предъявить ему наш поддельный паспорт…
От Ролли: «Янкале, не крутись!»
Всю ночь папа сердился на Тасю и гнал ее куда-то.
Они так орали друг на друга внизу в кухне, что мне даже на антресолях было слышно.
«Уходи! – кричал папа. – Уходи из города, без разговоров. При чем тут я? Что со мной может случиться? Хватит, Тася, достаточно! Случится, не случится! Неважно! Нужно спасать ребенка!»
Тася вроде вначале как бы не соглашалась. А потом вроде как бы уже согласилась. Я не очень расслышала.
А утром вдруг выяснилось, что «уходить и спасать ребенка» Тася будет вместе со мной. То есть я тоже вроде как бы должна уходить.
Но я, конечно, уходить никуда не собиралась и решила им хорошенечко поплакать. Пусть знают!
Но папа, папа… он, он… он даже утешать меня не стал.
Просто надел на меня мое красненькое пальтишко и стал обвязывать большим Эмилькиным платком. Так крепко, что я даже плакать перестала.
Впрочем, плакать я и так уже не хотела.
Зачем плакать, когда не утешают?
А папа кончил завязывать платок и говорит: «Ну вот! Давай! И слушаться твою маму Тасю! Слышишь?»
Слушаться Тасю… С чего это вдруг?
Тася, как видно, обрадовалась, что я буду ее слушаться. Она сразу же схватила меня за руку и потащила к двери. Мы вышли из Эмилькиной квартиры на лестницу и стали осторожненько спускаться по этой поломанной лестнице вниз. Сначала в развалку, а потом уже на улицу.
Оказалось, что «уходить и спасать ребенка» нужно было на подводе.
И мы пошли на Привоз, где стоят эти самые подводы, привязанные к рыжим лошадкам, которые все время что-то жуют. Как моя любимая Приблудная, которая осталась на даче Хиони, где мы жили летом и, как обещал мне папа, к которой мы обязательно потом поедем на пикапе.
Мы пошли на Привоз, и тут…
Ой! Что это?
На одной из этих привязанных к рыжим лошадкам подвод сидел один мой знакомый мальчик.
Ну, на самом деле, не очень знакомый.
А просто мальчик, который часто проходил мимо нашего дома на Петра Великого со своей бабушкой.
Было это давно, когда еще не было войны.
Тогда этот мальчик был очень красивый, в бархатном костюмчике с белым бантом и с черненьким чемоданчиком.
Чемоданчик, конечно, мне особенно понравился.
Но папа сказал, что это и не чемоданчик вовсе.
Папа сказал, что это просто маленькая скрипочка.
Папа сказал, что этот мальчик, наверное, учится в школе дедушки Столярского играть на скрипочке.
«А-а-а… – подумала я, – учится играть на скрипочке… Но тогда почему он не слушает свою бабушку? Почему она все время кричит ему: “Янкале, не беги! Янкале, осторожно!”».