— Ты достал всех своим гуманизмом, — проворчал Шон. — Райзен тебя пытал, казнил, а потом ещё выдал за маньяка-убийцу. А ты его простил?
— Спасибо, что напомнил, — проронил Фрэнк ледяным тоном. — А то я уже начал об этом забывать. Начал забывать, как я вас всех сдал Райзену, так что вы все могли болтаться в петле. По моей вине…
— Так. Я думал, мы пришли делом заниматься. А чувствую, опять будем выслушивать покаянные признания Фолькленда в предательстве, — сарказм в тоне Дока зашкаливал, он достал трубку, кисет и стал аккуратно набивать табаком. — Фрэнк, это очень интересно. Ты всегда так трогательно каешься.
— Фрэнк, Стэнвуд нас предупредил, — мягко сказал Боб. — И никто не пострадал. Кроме тебя.
— Тебя никто не считал предателем, — отозвался Стэнвуд. — Все понимают, что это вина Райзена. И хаос в городе возник тоже по его вине.
— Фрэнк, мы должны отключить камеры хотя бы потому, что это сделает Райзена простым смертным. А там уже тебе решать, что делать, — подытожил Док, закурив трубку, расслабленно откинулся в кресле и зажмурился от удовольствия.
Фрэнк задумался, подперев голову ладонью.
— Ну, действительно, Фрэнк, — миролюбиво сказал Боб. — Мы все хотим отомстить Райзену. И ты в первую очередь. Ты же говорил, что у тебя уже готов план. Почему ты передумал?
Фрэнк сжал губы. Они ждали от него вполне определённых действий. И не могли понять, почему он медлит. Что ему мешает сделать последний шаг? Он не мог объяснить, почему оказавшись в шаге от того, чтобы нанести последний удар, он остановился. Они верили ему, были готовы идти хоть в рай, хоть в ад. А он медлил.
— Хорошо, план такой, — Фрэнк достал пульт и над столом раскрылся голографический экран. — Три панели управления. Одна высоко в горах. Другая — под землёй, в заброшенной канализации. Ну и последняя, естественно — у Райзена в особняке. Взламывать панели одновременно, смысла нет. Райзен уже не может выставить охрану. Поэтому будем действовать последовательно.
Сменились одна за другой схемы, фотографии местности.
— Ну вот, отлично! — наконец, сказал Боб, потягиваясь. — Теперь все ясно. Тебя отпускать одного никуда нельзя. У тебя крыша едет и тебе надо периодически вправлять мозги.
Все загалдели, бурно обсуждая услышанное. Фрэнк поморщился. Мыслями он был далеко отсюда.
— Ладно, ребята, — бросил он. — Готовьтесь.
Он вышел из зала и быстрым шагом направился к лаборатории Берты. Распахнул дверь. Берта рассматривала что-то в микроскоп, делала быстрые пометки в блокноте.
— А, Фрэнк, заходи! — обрадовалась она.
— Берта, а где… Где Ирэн?
— Она уснула. Намучилась сильно. Я её спать отправила. Тебе бы тоже стоит отдохнуть. Ты уже на тень стал похож.
Он тяжело вздохнул, уселся на диванчик напротив стола. Помолчал.
— Она смотрела на меня, как на кусок дерьма, — бросил он хмуро.
— Не преувеличивай. Ну да, лицо у тебя изменилось. Но это не страшно, Фрэнк. Сделаем тебе какое хочешь. Будешь опять красавчиком.
— Дело не в этом, Берта. Она считает меня предателем. И правильно делает.
— Опять начинается, Фрэнк. Твои муки совести уже всем надоели. Тебя никто никогда не упрекал. Ты прошёл такие пытки в руках этого мерзавца Райзена, что никто бы тебе ни одного слова не сказал.
— Дело не в этом. Не в этом. Понимаешь. Я бы любые пытки выдержал.
Берта осеклась, удивлённо всматриваясь в его лицо.
— А в чём?
Он вздохнул так тяжело, что, казалось, разорвётся сердце.
— Стэнвуд, Камилла знает в чем.
— Камилла? Она тут при чем? Райзен тебя кастрировать, что ли хотел?
— Да нет же! — взвился он так раздражённо, что Берта чуть на месте не подпрыгнула. — Кастрировать. Какая разница, с яйцами или без, я болтался бы на виселице! Не в этом совсем дело. Не важно все это. Если узнаете, все меня проклянёте.
— Фрэнк, знаешь, я не психиатр, не психолог. Но, по-моему, у тебя что-то с головой. Может это моя вина, что я слишком задержалась с твоим оживлением… Извини, что так получилось. Понимаешь, я никак не могла понять, почему вижу другое лицо. Потом решила, что вообще взяла не твой генетический материал. Стала думать, где раздобыть ещё. Столько времени упущено! И тут пришёл Роджер…
Фрэнк поморщился, он слышал это уже сто раз. Ему до смерти надоело.
— Странно, Берта, — проронил он, задумчиво обхватив рукой подбородок. — Все говорят, что после смерти душа попадает в какой-то туннель, движется к свету. Я ничего не помню. Только боль, сожаление, досаду, что ничего не успел. И тьму. Куда делась моя душа? И потом как она вернулась? В моё тело. Может вообще не вернулась?