Они затерялись и пропали в белом безмолвии снежной пустыни.
Пучок молний рассыпался в бесконечно изменчивом небе Дворов Хаоса.
Энергетический жгут рассеялся в бурном грозовом небе над перевалом.
Разящее копье света разбилось о щит, любовно описанный слепым поэтом.
А сложное заклятие, ввергающее противника в безумие, разлетелось мириадами осколков, встретившись с многотысячными толпами сарантийских улиц.
Раздражение в душе сменилось удовольствием. На проявленное к книгам неуважение я отвечал силой, почерпнутой со страниц: так было правильно.
Я поймал себя на том, что улыбаюсь; уже очень давно мне не приходилось фехтовать чарами и мгновенно подбирать под каждый удар наилучший образ. В памяти талантливых волшебников могут храниться сотни боевых заклинаний, но даже в одном лишь мире прекрасных книг написано больше, чем занесено чар в самый толстый фолиант – под каждым переплетом таятся тысячи образов, остающихся в памяти.
Что могут противопоставить этому создатели сокрушительной магии?
Сактор отступил на пару шагов; он осознал, что ему не пробить мою защиту. Еще бы. Видно, он не любитель чтения – такой противник не сумеет меня поразить. Однако он не привык проигрывать. И, похоже, хотел оставить за собой хотя бы последнее слово, раз уж победы не вышло…
– Ты еще пожалеешь, лавочник! Я вернусь и спалю все твои книги!
Что…
Что?
Что он сказал?
В магазине вдруг стало абсолютно тихо – из звуков осталось только дыхание троих человек, и я ощущал в ушах бешеный грохот, рожденный полыхнувшей в душе яростью.
Не представлял, что еще способен так злиться. Не знаю, какими стали мои лицо и взгляд, но Сактор застыл на месте, а Рейн побледнел.
Внутри меня бушевала злая буря, хотя снаружи царило безмолвие.
Я разбил его размеренными словами:
– Четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту…
Сактор шарахнулся назад, налетев на стеллаж; он закачался.
– …температура…
– Нет! Подожди!
– …при которой…
– Стой!
– …воспламеняется…
– Предвечным Огнем клянусь – я не трону ни одной твоей книги!
Я замолк, хотя завершение фразы просилось на язык. Сактор был у самой двери, но застыл недвижимо, и ужас в его глазах показывал – он понимает, что я делаю. Может, не знает точно, но осознает…
– Еще раз покажешься в моем магазине, – я с трудом заставил себя произнести иные слова, – и я договорю эту фразу до конца.
Я замолк, хотя завершение фразы само просилось на язык. Сактор был у самой двери, и ужас в его глазах выдавал – он понимает, что я делаю. Может, не знает точно, но ясно чувствует…
– Еще раз покажешься в моем магазине, – я с трудом заставил себя произнести иные слова, – и я произнесу эту фразу полностью.
Он кивнул и поспешно выскочил на улицу, ударившись плечом о косяк.
Я глубоко вздохнул, стараясь погасить бешенство. Еще вдох… еще… Так гораздо лучше.
Похоже, я не настолько флегматичен, как полагал – если способен так отреагировать на угрозу книгам. Хотя, наверное, только это и способно меня разъярить.
Кольнул стыд: чуть было не сотворил то, чего делать нельзя. Обещал же себе так не поступать.
– Мастер Хильд… – нерешительно позвал Рейн, наконец сдвинувшись с места.
– Да? – я устало потер виски. Утомленное сознание тяжестью просачивалось в тело.
– Что это было? Ну… фраза…
Я хотел объяснить, потом понял, что не смогу подобрать достаточно ясные слова. И сказал:
– Пойдем.
В хранилище я быстро отыскал полку с книгами гениального уроженца Уокигана. Снял одну из них, в зернистом сером переплете, и подал ученику.
– Прочитай сам. Так будет проще.
Рейн нашел меня через несколько часов и на мой вопрос «ну и как?», честно ответил:
– Страшно.
– Вот, – кивнул я. – Именно эта цитата, примененная как боевая… Пожалуй, одна из самых страшных. Если бы я так не рассвирепел – никогда бы не позволил себе ее использовать.
– Почему? – удивился Рейн. – Есть же, наверное, и более мощные…
– Мощные – есть, а вот страшнее – нет. Магия – это творчество, Рейн. Любая магия. Чародеем не стать, если нет хоть небольшой творческой жилки. А эта цитата выжигает способность к творчеству – и магические способности в том числе. Навсегда.