Малинин, видя столь плачевное душевное состояние клиента, говорил с ним крайне вежливо, что изрядно успокоило работника музея. Он начал давать осмысленные показания.
Хотя какие это были показания, так что-то весьма напоминающее бабские сплетни, только с изрядной долей злорадства, зависти и капелькой страсти. Создавалось ощущение, что это ни какой и не музей вовсе, а гадюшик, в котором все друг друга ненавидят и только и мечтают об одном, как бы половчее всадить отравленное жало в спину товарища.
Все дело было в гражданской сознательности. С младенчества в людей вбивали простые вещи — расти хорошим, учись, работай, не нарушай закон. Вместе с этими довольно банальными, но в тоже время нужными вещами, людей приучали, что власть нужно уважать. Не боголепно, как царя, нет, а как наставника, учителя. И в случае любой необходимости, просто обязательно нужно ей помогать. Помогать, так как попросят. Рассказывать, показывать, свидетельствовать, следить, наконец. Это въедалось в подкорку и иначе люди уже не могли. Порой стремление помочь стражам, выливалось в совершенно дикие формы. Вспоминалось и рассказывалось все, даже то, что при людях рассказывать не полагалось в принципе.
Странно, и даже в какой-то степени жутковато, было смотреть за тем, как умные, взрослые люди, начинают поливать друг друга грязью. Они наполняли свои истории такими подробностями, какими побрезговала бы даже самая последняя сплетница. Как у этих людей начинали азартно гореть глаза, когда удавалось вспомнить еще какую-то мерзкую деталь.
Из рассказов первого мужика, и последовавших за ним других сотрудников музея, Дмитрий узнал больше, чем смог бы узнать из личных дел. Начиная от того, кто, когда и где родился, и, заканчивая любимой маркой сигарет. Все подробности биографии, где учился, работал, когда и на ком женился. Сколько зарабатывал, какие проблемы были в семье и на работе. Столкновения с властью, если можно было назвать эти легкие шалости столкновением. Штраф за переход улицы или неуплата налогов, разве ж это серьезные правонарушения? Темные стороны биографии тоже оглашались наравне с прочим. Тот же детский лепет, что и правонарушения.
Все это было интересно, познавательно, но абсолютно бесполезно для дела. Ничего существенного, способного хоть как-то помочь при расследовании, никто так и не сказал. И чем дальше, тем больше начинали эти граждане бесить Малинина. Гражданская сознательность есть гражданская сознательность, но надо рамки знать!
Помимо всей грязи, весьма щедро лившейся из уст ученой братии, был еще один объединяющий элемент всех их рассказов. Некая Дарья Воронцова. Каждый из опрошенных рассказывал о романе одного из своих коллег с этой барышней, напрочь открещиваясь от своего знакомства с ней. Из совокупности их рассказов вытекало, что эта женщина переспала едва ли не с каждым работником музея мужского пола. Причем все старались поведать именно эту сторону ее жизни, забывая упомянуть о ее профессиональных и личных качествах.
В принципе, ничего необычного, женщина с вполне себе свободными нравами, живящая как ей хочется. Или, к примеру, любит ботаников. Или просто слаба на передок, и не хочет себе отказывать в этой маленькой слабости, занимаясь сексом сугубо из любви к искусству. Здорово если одна из этих версий и окажется правильной. Другое дело, что вполне возможен и другой вариант. Все эти ученые мужи, почти наверняка, были в делах интимных полными профанами. Поэтому в достаточной степени умная женщина могла ими крутить как угодно, а они ничего бы и не замечали. Учитывая, что девушкой она была весьма привлекательной, и как про нее говорили, очень любящей деньги (хотя кто их не любит?), появлялся первый подозреваемый. Сама она не имела доступа не к специальным ключам, ни к схеме заклятий, но вот вытянуть их из работников музея вполне могла. Были у нее к этому возможности, к тому же мужчины, увлеченные своей любовницей, могли ничего и не заподозрить.
Все это были лишь умозаключения Малинина, построенные на сплетнях. Но и уйти из музея без единой версии, без подозреваемых, которых можно было бы предъявить начальству, он тоже не мог. Дарья Воронцова идеально подходила на роль подозреваемой, одним своим поведением. Ее неразборчивость среди сексуальных партнеров наводила на определенные вышеназванные размышления и подозрения.
В дверь робко постучали.
«И кого это принесло?» — с недовольством подумал страж. Всех кто мог иметь отношение к этому делу, он уже допросил.
Дверь приоткрылась и в кабинет заглянул стажер. Вид он имел удрученный, и всем своим внешним обликом передавал немыслимые страдания, свалившиеся на его плечи. Дмитрий подключил парня к допросам — в одиночку с этим делом было никак не справится. Допрашивал он всякую мелочь, типа уборщиц, хотя и пара работников музея ему тоже досталось. Так что все прелести местных взаимоотношений он тоже хлебнул с лишком.