Внезапно очнувшись, Гёнюль вернулась из далекого мира воспоминаний к действительности.
— Ты останешься здесь? — спросила она.
— Да, — ответил Омер, все еще не открывая глаз.
— И все время будешь здесь?
— Нет... Только до ночи.
— А куда же ты пойдешь потом, ночью?
Омер открыл глаза и взглянул на нее. Облизав пересохшие губы, он ответил:
— Никуда...
— Не знаю, что ты делаешь и что намерен делать, — сразу же прервала его Гёнюль, — но здесь ты не должен оставаться. Я могу тебе найти комнату где-нибудь около нас.
«Около нас...» — повторил про себя Омер. Эти слова вдруг открыли ему смысл будущего и словно разбудили его. Он выпрямился, подавшись вперед всем телом.
— Мы ведь с матерью до сих пор все еще живем в Фатихе[113]...
«С матерью...» — мысленно повторил Омер. Это еще больше потрясло его.
— Ты не замужем? — спросил он.
— Нет, — чуть слышно ответила Гёнюль, опустив глаза.
«Почему? Может быть, развелась? Или муж умер?..»
Но Гёнюль, словно угадав его мысли, добавила все так же тихо:
— Я не выходила замуж...
Омер хотел что-то сказать, но голос у него вдруг пропал, во рту пересохло. Он машинально схватил стоявшую на столе бутылку коньяка и, не наливая в стакан, сделал несколько жадных глотков прямо из горлышка. И подобно каплям этого коньяка, приятным огнем растекавшимся по венам и будоражившим мозг, капля за каплей в него постепенно проникало и доходило наконец до сознания то, что произошло. Это была сама действительность, которая овладела им целиком и вернула его в необъятный мир чувств и ощущений. По телу с ног до головы пробежала дрожь.
Гёнюль посмотрела на часы:
— Я должна идти... Я думала, в обеденный перерыв смогу прийти, но было много работы. И я смогла отпроситься только на час.
Потом она устремила взор куда-то перед собой и сдавленным голосом добавила:
— Заходи к нам завтра вечером... Я возвращаюсь с работы около шести. Вот наш адрес... К половине седьмого можешь прийти.
Омер, словно боясь обжечься, осторожно взял протянутую ему бумажку с адресом.
Потом он коснулся ее руки, которая, казалось, благоухала запахами всех цветов парка Гюльхане, и прильнул к ней долгим поцелуем.
V
И сказал бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной. И стало так. И сотворил бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела пода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел бог, что это хорошо. И благословил их бог, говоря: плодитесь и размножайтесь и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле. И был вечер, и было утро: день пятый.
И Омер, далекий от всякой мысли о смерти, совершенно свободный, со счастливым сердцем и роем воспоминаний в голове, весь день шатался по улицам Стамбула, коротая время до вечера. Из дома тетушки Кираз, где он провел ночь в безмятежном, спокойном сне, он вышел, когда время уже двигалось к полудню. Тетушка Кираз вернула ему револьвер, и сейчас он лежал у него в кармане, как совершенно ненужный груз, который он вынужден был еще почему-то носить.
Протягивая ему этот револьвер, хозяйка сказала: «На, возьми свою штуку... Только помни: как бы тяжело тебе ни было, не прибегай к этому. Ты еще молод. Терпи, пока смерть сама к тебе не придет. Рано или поздно она к тебе все равно придет, даже если ты не захочешь».
Эти слова тетушки Кираз все время звучали у него в ушах, когда он шел переулками Тарлабаши к Истикляль джаддеси. Ему было даже странно, что эти банальные слова могли произвести на него такое сильное впечатление. Или, может быть, мысль о смерти уступила внезапно место безумной жажде жизни? В таком случае, что же такое сама жизнь, как нужно жить?
Выглянуло солнце, и на улице как-то сразу потеплело. Мостовая Истикляль джаддеси начала быстро подсыхать, а на тротуарах все еще чувствовался сыроватый весенний холодок. Перекусив в маленькой харчевне на Балыкпазары[114], Омер сел на трамвай, шедший в район Аксарай. Перед его глазами, словно из глубины прошлого, вставали и опять исчезали знакомые трамвайные остановки и кварталы: Тепебаши, Шишхане, Галатский мост, площадь Эминеню, Султанахмет, Беязит. Ему казалось, что все эти знакомые с детства места немного поблекли, состарились и изменились, как и он сам. Перед глазами мелькали какие-то совсем чужие, незнакомые лица.
На конечной остановке, в районе Аксарай, Омер сошел с трамвая и направился к району Фатих. До шести часов вечера в его распоряжении был еще целый бесконечно длинный день. Без определенной мысли в голове, словно во сне, он брел по улице, механически передвигая ногами. Что будет он делать и что предстоит ему сделать, он не знал и знать не хотел. Во всяком случае, он чувствовал себя сейчас хорошо и умирать сегодня не собирался.