Взял он ее нехотя, посмотрел, повертел. «Все хорошо, — говорит, — но к ней еще справка о бедности требуется. Откуда мы знаем, нуждаетесь вы или не нуждаетесь, бедные или богатые?»
Ну что ответишь на правильные слова? Тут я взмолился: «Сжалься, бейим. Я староста нашей деревни. Все бланки с печатью у меня вот тут, в сумке... Скажи, что нужно. Сейчас все быстро сделаем».
Впервые, кажется, я благодарил соседей за то, что они меня старостой выбрали. Иначе пришлось бы за справкой в деревню возвращаться.
Старик мне говорит: «Если так, то садись вот тут и пиши справку». Хорошо, но писать-то я не умею. У нас все справки в деревне писарь составляет, а я только печать ставлю.
Старик и тут выход нашел: «Вон там в углу сидит составитель прошений. Беги к нему, он тебе все напишет!» Сбегал я, еще лиру заплатил этому составителю. Дорого это нам обошлось — подтвердить нашу бедность, — двести шестнадцать курушей! И все, конечно, из моего кошелька! У Реджеба ничего нет, кроме души... Ну, принесли мы справку. «Теперь, — говорит, — все в порядке. Сейчас мы на обороте напишем, и неси эту бумагу в больницу без промедления».
Вознес я хвалу аллаху за то, что все наконец уладилось. В больнице нашел земляка и давай его упрашивать: «Послушай, избавь ты меня от этого Реджеба!» Парень смеется: «Подожди, не спеши! Сперва надо тебя к главному врачу отвести, прошение ваше подписать».
Помилуй господь, не слишком ли много подписей! Кто только не писал на нашем прошении...
Пришли мы к главному врачу, подписали бумагу. Ну, думаю, наконец-то я свободен, и самодовольно улыбаюсь. Но... человек предполагает, а господь располагает. Никогда не знаешь, когда аллах разгневается. Так и получилось.
Подошли мы к телеге и видим: дядюшка Реджеб приказал долго жить! Санитары говорят: «Он уже мертв! — Что правда, то правда, сам вижу, ведь не слепой! — Мы только больных принимаем, мертвых не берем...»
«Помилуйте, что же теперь делать?» — кричу я. «Что делать? Как что? Ты привез, ты и увози!»
Можешь теперь понять, каково мне. Вот и увожу дядюшку Реджеба. Только увожу не то, что привозил...
Что поделаешь! Так уж, очевидно, угодно было аллаху!
В горы
Ахмед заглянул в знакомую кондитерскую. От табачного дыма и яркого электрического света он невольно сощурил глаза. Сабахаттин был здесь, и вместе с ним было еще человек пятнадцать его товарищей.
— Здравствуйте! — взволнованно говорит Ахмед, надеясь, видимо, растрогать и поразить всех сразу.
Все удивленно смотрят на него. Сабахаттин, улыбаясь, поднимается ему навстречу:
— Здравствуй!
Затем он подводит его к своим товарищам и знакомит со всеми по очереди.
— Это поэт, это романист, а это художник. Ахмед ведь тоже пишет рассказы, — говорит Сабахаттин, обращаясь к друзьям, — но пока не печатается...
Те кривят губы: «Подумаешь, пишет рассказы! К тому же еще и не печатается...» И тут же быстро забывают о нем и опять возвращаются к своему спору о творчестве Сарояна.
— Где же ты пропадал? — спрашивает его Сабахаттин. — Давненько тебя не было видно!
— Да, уже два года...
Сабахаттин удивлен, что его «давненько», под которым он подразумевал три-четыре недели, оказалось двумя годами, но все же старается не показать вида.
— Где же ты был?
С трудом сдерживая волнение, Ахмед говорит глухим, сдавленным голосом:
— Я ведь теперь каймакам уезда Караисалы... — И он чувствует, как сердце его наполняется гордостью за самого себя.
— Ну! Значит, ты теперь каймакамом стал?
— Что поделаешь, в жизни чего не случается.
— Где же находится этот твой Караисалы? Что он собой представляет?
— Это у самого подножья Тавра... Большой, вернее, даже огромный уезд... Четыре тысячи пятьсот пятьдесят пять квадратных километров...
Но Ахмеда уже никто не слушает. Его последние слова тонут в шуме общего спора о Сарояне, к которому присоединяется и сам Сабахаттин.
«Вот пижоны, — думает Ахмед. — Что же это за Сароян, о котором они так спорят?»
— «My name is Aram»[21], — кричит кто-то из спорящих, — это такое произведение, каждая строчка которого проникнута любовью к человечеству...
«Да, — думает Ахмед, — но в любимом им человечестве вряд ли найдется место для простого человека, живущего в Караисалы или где-нибудь в горах Тавра... Какое мне дело до вашего Сарояна! А вот вы, как далеки вы все от простых людей мира тьмы! Как вы им чужды!»