Рыза наполнил рюмку водкой и насильно влил в рот кривляющейся Зехре. Затем, не обращая внимания на цыганку, притянул девушку к себе и жадно поцеловал в губы.
— Поднес бы и мне рюмочку. Страсть как хочется. Что тебе стоит? Сделай добро.
Рыза налил в пустой стакан немного водки и подал Наиме. Старуха, не моргнув глазом, осушила стакан, словно это была вода.
— Закусить бы чем...
Рыза подцепил вилкой сардинку.
— На держи. А теперь... кру-гом, шаго-о-ом марш! Только смотри, чтобы после обеда твои дикари, то есть муж и дочь, были непременно здесь!
Старый гарсон Ставро, сняв передник, нахлобучил на голову кепку и направился к выходу. Заметив цыганку, он сердито заворчал:
— Хайди вире оксо[63]... Будешь тут спозаранку приставать к каждому! Ну, пошла вон!
— Не сердись, Ставро, ухожу. Дай-ка чмокну в щечку, чтобы гнев прошел.
— Я тебе чмокну... — заворчал гарсон. — Сколько раз говорил, что не терплю нахальства. — Затем машинально произнес избитую фразу, которую ему не надоело повторить ежедневно по нескольку раз вот уже много лет: — Чтоб твоей ноги здесь больше не было!
Такова была судьба обоих.
Наиме спустилась по ступенькам террасы.
Толстый полицейский медленно вел под руку старуху, настолько дряхлую, что она едва передвигала ноги. Они держали путь в «Дарюльаджезе»[64]. Два солдата, прихватив с собой молодую цыганку, спускались к баштанам за Болгарской больницей.
В «Айле бахчеси» продолжалась перепалка между режиссером Фахиром и консультантом Секондо Сера.
Солнце поднялось высоко. Тротуары, деревья, трава, разморенные полуденным теплом, погрузились в сладкую дрему. Гора Свободы являла собой нечто большее, чем символ свободы: весну.
Мимо цыганки Наиме со скоростью звука пронесся бюик. Дети Суджукчузаде Хаджи Мансура-эфенди — Алтан и Сунар — выехали на прогулку.
Фрейлейн Гертруда, откинув голову назад, смотрела на поля голубыми глазками, живо поблескивающими под темными стеклами очков. Увидев солдат, спускающихся к баштанам, она обернулась и сказала детям по-английски:
— Вот солдаты. Посмотрите на их униформу. Какая красивая, не так ли? Алтан тоже вырастет и станет храбрым солдатом.
Алтай, которому было всего лишь шесть лет, пробормотал, растягивая слова своим маленьким ротиком:
— Yes miss. I am soldier[65].
Девятилетняя Сунар заметила на голубом небе белое облачко.
— The cloud, the cloud!..[66] На облачках сидят ангелочки, не так ли, мисс?
— Разумеется.
— Что они там делают?
— То же самое, что и мы на земле. Облака — это их дом.
— Значит, они там едят, спят, ездят на прогулку...
— Ну разумеется.
— И у них тоже есть автомобили, да?
— Конечно, есть.
— Такие же огромные, как наши?
— Может, чуть-чуть поменьше, но есть наверняка.
— А что они там едят?
— Как и мы — мясо, молоко, рыбу.
— А где они берут рыбу?
— Покупают на базаре, как мы.
— А что едят рыбы, мисс?
— Других рыб, поменьше...
— А что едят эти рыбы, поменьше?
— Как что, милая? Других рыб, которые еще меньше.
— Хорошо, ну, а эти, которые еще меньше, что они едят?
Фрейлейн Гертруда на мгновение задумалась. Затем, решив, что вопросам Сунар лучше всего положить конец, сказала:
— Самые маленькие рыбы ничего не едят. Они привыкли жить впроголодь.
Бюик, как черная змея, петлял по дороге к Кяатханэ.
— Это вовсе нехорошо, что большие рыбы едят маленьких, — почти про себя пробормотала Сунар.
Автомобиль вырвался на равнину. Шофер сбавил газ и, указав рукой за окно, спросил:
—Будете выходить?
— No![67]
— Почему? Давайте погуляем, мисс!
— No... Нельзя. Сегодня день занятий. Мы должны пораньше вернуться домой.
Алтан и Сунар молча понурили головы.
Бюик на той же скорости, той же дорогой вернулся в город и остановился у дверей высокого дома в Нишанташи.
Дети с радостными криками кинулись вверх по мраморной лестнице.
Али стоял на площадке второго этажа.
Фрейлейн Гертруда пристально посмотрела на этого человека в странном наряде, словно перед ней был экспонат из Британского музея, относящийся к каменному веку. Потом, обернувшись к Алтану и Сунар, сказала с серьезностью педагога, объясняющего урок:
— This is countryman[68].
Дети Суджукчузаде Хаджи Мансура-эфеиди изумленно уставились на Али. Фрейлейн Гертруда схватила их за руки и потащила вверх по лестнице.
Женщина, открывшая дверь, спросила Али:
— Кого надо?