— Что у тебя под мышкой, эфенди?
— Так, моя папка... Принес с работы.
«Эх, жена, ты ничего не поймешь, если даже увидишь этот снимок. Зачем спрашивать?! В этом конверте мое освобождение и смерть наших девочек».
В саду семнадцатилетний парень латал футбольную камеру. Дверь дома была широко распахнута, и парень увидел отца.
«Почему он такой старый? Почему такой больной? Почему не такой, как другие отцы?!»
Старик переступил порог единственной комнатушки.
— А где Хамди?
— В саду. Играет в футбол... Сам с собой.
«Бездельник. Не вышло из него толку. Будь у Хамди хоть какая-нибудь профессия, он смог бы вырастить сестер. С утра до вечера гоняет мяч...»
— Папочка!
— Что, доченька?
Сестры-близнецы Зехра и Фатьма, держась за руки, вертелись около отца.
— Принес конфетку? Конфетку...
— Ах, какая жалость! Опять забыл.
Двадцать девять дней отец забывал про конфеты, и только первого числа каждого месяца память ему не изменяла.
— Ну-ка, девочки, найдите мои шлепанцы.
Старик начал медленно раздеваться. Малышки убежали. В комнате пахло плесенью. На циновке дремала большая кошка. По занавеске ползала оса, залетевшая в дверь. Конверт с рентгеновским снимком был брошен в шкаф. Портрет хозяина в молодости смотрел со стены уныло, грустно, словно он уже тогда, много лет назад, предвидел, что произойдет.
Старик раздвинул занавески, посмотрел в окно.
Смеркалось.
Вечер шел по улице Акарчешме медленно, степенно, как рассудительный глава семейства. Солнце спряталось за мечеть с деревянным минаретом. Сыроватый сумрак окутывал кварталы Арнавута, становясь с каждой минутой все гуще и темнее. В окнах то тут, то там вспыхивал свет. Через деревянные ставни в палисаднички падали оранжевые блики. В маленьких кухнях, мощенных мальтийским камнем, застучали деревянные сандалии. Вкусный запах еды, поднимавшийся с дымом из печурок, раздражал обоняние голодных, бездомных детей.
Запах тушеной рыбы в домах сборщиков налогов и соуса из баклажан у хозяев чувячных мастерских, смешиваясь с ароматом жареной печенки, которую готовили жены владельцев зеленных лавок, носился по всему кварталу от двери к двери. Маленькая девочка в сандалиях тоненьким голоском просила в долг у тетушки Хурие бутылку уксуса для свояченицы Хатче-ханым. Четырнадцатилетний мальчуган колотил семилетнего братишку, который никак не хотел идти домой, хотя было уже темно.
Молодая девушка, потряхивая косами, снимала с веревки прищепки и думала о парне, с которым тайком встретится после ужина за мечетью.
Юная белокурая невеста доставала из шкафа розовое одеяло, пахнущее духами.
Дряхлый старец, перед тем как отдаться сну, который одолевал его с наступлением темноты, молился аллаху, чтобы тот дал ему возможность еще раз увидеть солнце.
Свежий ночной ветерок врывался в приоткрытые окна, изгонял из комнат тепло дня, расстилался по полу воздушным ковром.
Старушки в белых платках, покрыв скатертями доски для теста, расставляли на них подносы.
Отцы семейств в ночных рубахах сидели на соломенных тюфяках, поджав под себя ноги, с нетерпением дожидаясь появления огромных закопченных кастрюль.
На улице Акарчешме царствовали еда и сон.
Слесарь Хайреттин уже давно сидел перед скатертью, уставленной закусками. Он сделал еще один глоток из пол-литровой бутылки.
— Смотрю, он стал сквернословить — как дал ему!..
Жена нарезала ломтиками сыр.
— Сдержался бы лучше! — пугливо воскликнула она.
— Как я мог сдержаться, если этот тип сквернослов от рождения!
— Что же он сказал?
— Как что? Поносил меня на чем свет стоит, и в бога, и в веру... Вижу, дело плохо. Спустишь ему — дошло бы до матери и жены. Схватил негодяя за глотку и ка-а-ак дал!.. Едва его у меня отняли.
— Тебя могли уволить с работы. Что бы мы тогда делали?
Хайреттин кинул в рот кусочек сыра и самодовольно усмехнулся.
— Пусть увольняют. Не умрем. Слава аллаху, пока у меня есть мое ремесло, я найду работенку!
Молодая женщина с гордостью посмотрела на огромные ручищи мужа. Вот уже три года она замужем за Хайреттином. За все это время он в общей сложности только четыре месяца сидел без работы. Хайреттин был мастер своего дела, работящий малый, добрый, покладистый, хоть и не в меру вспыльчивый. Он хорошо смотрел за домом, а жену прямо на руках носил.
Хайреттин налил в стакан немного водки из бутылки, уже наполовину пустой.