— Опять напился?
— Заверяю тебя именем аллаха, Хаджи-ага, только две рюмочки... И то стоя...
— Полно, полно, не ври. Где был в эту пятницу?
— У себя в учреждении...
— Почему не пришел к намазу?
— Клянусь аллахом, Хаджи-ага, не смог вырвать разрешение у директора, да будет мать моей женой, да лопнут мои глаза, да не видеть мне счастья моих детей!
— Ты и так не видишь его. Будет болтать, садись!
Сезаи опустился на деревянную скамью. Он был воплощением радости и веселья. Ему удалось подстрелить сотню лир у одного из начальников учреждения, где он работал. При этом Сезаи говорил ему так: «Заверяю тебя именем аллаха, да будет мать моей женой, да лопнут мои глаза, да не видеть мне счастья моих детей, мне из этих денег ничего не достанется... Пятьдесят — директору, тридцать — мюмейизу[100], двадцать — регистратору... А ты меня вечерком угости ракы, уважь...»
Этот разговор и послужил причиной того, что они с четырех часов дня начали кутить. Чего они только не ели! Жареную печенку, почки на вертеле... За два с половиной часа было выпито полтора литра ракы.
— Что, ко сну клонит? — спросил Хаджи-ага. — Чего качаешься из стороны в сторону, как маятник? Ложись-ка лучше сюда и дай храпака.
Сезаи сунул руку в карман и погладил пальцами столировую кредитку. Его рот растянулся в улыбке до ушей. Есть ли в этом мире что-либо прекраснее денег? После того как ты стал обладателем этих приятно хрустящих бумажек, что для тебя может быть недосягаемого? Женщины, карты, вино, женитьба, обряд обрезания сына, замужество дочери, гроб, в котором будет отдыхать твое тело, когда ты околеешь, мулла, читающий коран, поминки и все остальное, о чем ты мечтал или еще не мечтал, — все сокрыто в этой столировой банкноте.
По радио передавали последние известия.
«...В связи с тем, что двадцать корреспондентов... не были допущены в Кэсон, переговоры о перемирии пришлось прервать...»
«Интересно, где этот Кэсон? — подумал Сезаи. — Ну и местечки же есть на этом свете!»
Он потянулся, зевнул.
Когда диктор начал рассказывать о разногласиях в Иране из-за нефти, Сезаи уже громко похрапывал, растянувшись во весь рост на скамье.
Хаджи-ага, усадив перед собой горбатого хозяина кофейни, пространно разглагольствовал, приводя в порядок запутанные дела мира сего. Горбун твердо верил: если в точности следовать всем наставлениям Хаджи, мир превратится в цветущий сад.
Араб Исмаил с грохотом захлопнул крышку нард, которые за полчаса успели ему порядком надоесть. Глаза его от гнева готовы были выскочить из орбит.
— Ты мухлюешь с костями! — крикнул он в лицо своему партнеру, разносчику фруктов Аптюлляху.
— Кто? Я?!
— Нет, твой отец...
— Клянусь аллахом, не мухлюю.
— Мухлюешь!
— Вот чудак! Кости сами так идут.
— Ты, вахлак! Может ли четыре раза подряд само прийти «дюшеш»[101]?
— Конечно, может. Просто мне везет.
— Везет? Что ты мелешь? Если бы тебе везло, ты бы не нищенствовал со дня рождения!
— Кто нищенствует?! Я честно занимаюсь торговлей.
— Посмотрите на это бревно! Он занимается торговлей! Твоя мать хнычет с утра до вечера, стараясь сбыть кому-нибудь две пачки шпилек.
— Пусть хнычет, и не только мать, даже отец, но я честный торговец. Лучше на себя посмотри. Чем заниматься грабежом у мечети Ениджами...
— Закрой глотку!
— А что ты сделаешь, если не закрою?
— Тогда я сам ее закрою.
— Да ну? Это тебе не калитка в саду «Арнавут»...
Раздался треск быстрой, как молния, оплеухи.
Играющие в «шестьдесят шесть» вскочили на ноги.
Гул голосов в кофеине мгновенно смолк. Послышались удары, пинки, грохот опрокидываемых стульев, звон бьющихся чашек... Так продолжалось около полминуты. Шум драки напоминал борьбу моторного бота с волнами в открытом море.
Как только дерущихся разняли, завсегдатаи кофейни, тотчас забыв о происшествии, расселись по своим местам.
Реджеб Ходжа опять взял в руки газету и принялся по складам читать детективный роман.
— «Е-е-ед-ва жен-щи-на от-кры-ла дверь...»
Мясник Селяхаттин нетерпеливо топнул ногой.
— Скорей читай, что дальше! Я лопну от любопытства.
Сын Каюма Ибрагим сказал, как бы самому себе:
— Опять нашего Хамди не видно.
— Зазнался...
— С чего бы это?
— Не может, чтобы хоть раз в неделю не появиться вечером на Бейоглу.
— Распутничает?
— Э, аллах его знает...
А в этот момент подручный пекаря Хамди, купив в кассе билет, входил в фойе кинотеатра «Атлас синемасы».
101
«Дюшеш» — двойная шестерка (перс.), наивыгоднейшее положение костей во время игры в нарды.