Несколько крестьян, присев на корточки у стеклянного ящика лоточника, не спеша жевали горячие пирожки, слизывая масло со своих грязных пальцев. У табачного киоска с шумом и скрежетом, заполнившим всю площадь Сиркеджи, круто повернул и остановился у стрелки только что прибывший из района Бахчекапы трамвай.
В эти ранние часы, когда только еще пробуждается новый жаркий день, какое, должно быть, удовольствие взять у разносчика, расставившего на тротуаре стеклянный ящик, большой кусок запеченного в масле пшеничного пирога, не спеша жевать его, чувствуя, как хрустит на зубах поджаренная корочка! Перед таким соблазном трудно устоять. Взяв добрый кусок пирога, Омер вошел в кофейню.
До открытия банка он, как и все эти наполнявшие кофейню люди, каждый из которых, очевидно, тоже ждал определенного часа, может спокойно посидеть, съесть свой кусок пирога и выпить стаканчик чаю. Он ведь совершенно свободен, и ему никто ни в чем не может сейчас помешать. Никто из этих ранних посетителей не повернул даже головы и не обратил никакого внимания на его заросшее бородой лицо, на грязный, не затянутый галстуком ворот сорочки, на его мятые брюки и пыльный пиджак.
— Газету будешь читать? — спросил у него официант, поставив перед ним маленький стаканчик чаю.
— Почитаю...
На столике лежало несколько стамбульских газет, незнакомых и чужих, как сами люди незнакомого и чуждого города. Он взял одну из них. Откусив кусок пирога и отхлебнув глоток чаю, пробежал глазами по заголовкам. Свисток отходящего от вокзала поезда заставил подскочить какого-то старика, который сладко задремал было за столом, зажав свою голову руками.
— Чуть не опоздал, — пробормотал он. И, сунув деньги официанту, побежал, прихрамывая, по направлению к вокзалу.
В кофейню входили и усаживались за столиками все новые и новые посетители. И все это были люди такие же, как и он сам: небритые, без галстуков, в грязных рубахах и помятых брюках.
Один из них придвинул свободный стул к столику, за которым сидел Омер, и, усевшись напротив, приветствовал его, как старого знакомого.
— Селям алейкум...
— Алейкум селям.
— Опять, наверно, будет жара, как и вчера...
— Да, наверно.
— Что нового в газетах?
— Да ничего особенного.
Омер опять склонился над газетой, словно хотел найти там что-либо стоящее, что можно было бы рассказать своему новому собеседнику. Вдруг Омер вздрогнул. В нижнем углу страницы он увидел свою фотографию. Это был один из старых снимков, относившихся к поре его молодости. Тщательно причесанные черные без единой сединки волосы, гладковыбритые лоснящиеся щеки, накрахмаленный воротничок с модным галстуком, просторный, хорошо сшитый пиджак, а на губах деланная улыбка, точно такая, с какой он обычно сидел за своим столом начальника главного управления... Очевидно, снимок взяли из его личного дела в министерстве. «Пропавший начальник управления...» — прочел он под снимком.
— Пишут вот, какой-то начальник пропал, — сообщил он соседу.
— Начальник пропал? — холодно и безразлично переспросил тот.
— Да.
— Уж не наш ли начальник с фабрики?
— Не думаю.
— Ну-ка, дай взгляну... — И, не дожидаясь, пока Омер протянет ему газету, вырвал ее из рук.
— Где же он? — спросил незнакомец, пробежав глазами по фотоснимкам, заполнявшим первую страницу газеты.
— Да вот, смотри в нижнем углу... Там и снимок его есть.
Тот внимательно стал рассматривать фотографию.
— Вроде симпатичный человек.
— Да...
— Ну-ка, давай почитаем, что здесь написано.
— Читай.
Омер, впитывая каждое слово, внимательно выслушал из уст этого незнакомого человека, читавшего по слогам, рассказ о своем исчезновении. Оказывается, он был одним из самых честных, трудолюбивых, добропорядочных чиновников, любимец всего министерства. Сам он — отец счастливого семейства, у него двое детей и красавица жена. Его тесть — видный генерал в отставке. Среди товарищей и в семье его очень любили. Молодой, здоровый, жизнерадостный. Никаких объективных причин для такого внезапного исчезновения не могло быть, поэтому у всех окружающих оно вызвало недоумение и огорчение. Полагают, что он стал жертвой какого-нибудь несчастного случая. Полиция приступила к розыскам...
Во всей заметке ни словом не упоминалось об избиении советника. Кто знает, может быть, не кто иной, как сам советник, сообщил корреспондентам газеты, что Омер был всеобщим любимцем, образцовым чиновником министерства; может быть, именно он выражал чувство искреннего огорчения в связи с исчезновением самого лучшего чиновника министерства. Такого лицемерия вполне можно было ожидать.