С небольшим пакетом в руках, запыхавшись, вернулся Неджметтин. Быстро разорвав пакет, он выложил рубашку и галстук.
— На вот, возьми и носи на здоровье... На мой вкус, думаю, не пожалуешься. Не могу даже себе представить такую кралю, которая бы устояла перед таким галстуком и рубахой.
И галстук и рубашка были самого низкого качества. Такие обычно продают на лотках уличные торговцы. Омер, однако, промолчал.
— Что, может, не нравятся? — с беспокойством поглядывая на него, спросил Неджметтин.
— Нравятся, спасибо.
— Ну-ка, одень, посмотрим...
Омер опять чуть было не вспылил, но сдержался. Стараясь даже улыбнуться, он одел рубашку и завязал галстук.
— Тебе это идет, глаз не оторвешь! — воскликнул Неджметтин, подпрыгнув от восторга. — В этом галстуке ты сразу превратился в чиновника кадастрового управления. А если щетину еще сбреешь, то и щеголь из свиты королевы рядом с тобой будет выглядеть шутом...
Как бы он хотел поверить этим словам Неджметтина. Но, встретившись в зеркале все с тем же страшным лицом, Омер невольно вздрогнул, испугавшись самого себя. Однако тут же постарался скрыть свое чувство и, улыбнувшись, ударил Неджметтина по плечу.
— Ты хочешь подбодрить меня. Спасибо на добром слове!
— Спасибо и тебе!
— Я спущусь в парикмахерскую, а ты тем временем приготовься сам...
— Не пройдет и четверти часа, как я буду в твоем распоряжении.
Пока парикмахер вытирал Омеру после бритья лицо, он рассматривал себя в зеркале, и ему показалось, что он помолодел лет на десять. Постепенно боязнь самого себя исчезла, появилась уверенность. Немного ввалившиеся глаза и впавшие щеки придавали его лицу совершенно новое выражение.
Выбранный по вкусу Неджметтина яркий галстук с красными и желтыми полосками вполне подходил к этой дешевой рубахе, купленной с лотка.
Неджметтин, освободившись от своих дел, торчал уже на улице и, увидев Омера, заискивающе заулыбался.
— Видишь, я уже готов... А ты сейчас стал похож на настоящего пашу. Вот какие творит чудеса бритва-матушка-краса!
Омер снял на сутки узкую, сырую и темную комнату в одном из тупиков Тарлабаши, куда, очевидно, никогда не заглядывали солнечные лучи. Сунув в руку Неджметтину свой долг за гостиницу вместе с щедрым бакшишем, Омер остался один на улице Истикляль джаддеси.
В зеркальной вывеске большого магазина он увидел свои глаза. Он живо представил себе, как советник, собрав всю многолюдную толпу этой шумной улицы, показывая на него пальцем, словно приглашая всех присутствующих убедиться, кричит: «Посмотрите, разве я вам не говорил, что он сумасшедший? Вы только посмотрите на эти безумные глаза! Такое ведь мог сделать только безумец. Если бы он не был сумасшедшим, разве он посмел бы меня ударить?.. Меня! Такого человека, как я, ударить кулаком по лицу — вы только подумайте!.. Если он не сумасшедший, то кто же он тогда? Если вы все-таки не верите, то посмотрите на эти безумные глаза...»
Омер очнулся. Медленно побрел он в сторону площади Галатасарай, к почте. Солнце пригревало затылок и уши. В воздухе чувствовалась духота, какая обычно бывает перед дождем. От лавок падали тени, точно такие, как в летние дни. Часы Галатасарайского лицея показывали половину третьего.
Войдя в одну из телефонных кабин на почте, Омер слышал, как сильно бьется его сердце. Среди множества мелких чернеющих строчек телефонного справочника, от которых рябило в глазах, он с трудом нашел номер телефона банка. Набрал номер и стал ждать.
— Слушаю, — послышался какой-то мужской голос.
— Попросите, пожалуйста, Гёнюль-ханым, — чужим голосом выдавил он из себя сквозь запекшиеся губы.
— Гёнюль-ханым?.. Одну минуточку.
С другого конца провода доносились неясные звуки спокойной и безмятежной жизни. Там был совсем другой мир...
Омер испытывал какое-то тревожное чувство, словно он должен был говорить сейчас с далекой звездой.
— Алло!