Лада лежала рядом с дорогой, цела и невредима. Разве что синячки. Но это, скорее всего, мелочи.
Она поднялась, глядя себе под ноги. Было страшно снова оказаться в незнакомом месте. Пересилив себя, Лада посмотрела сначала в один конец проспекта, потом в другой. Никого не было. Чтобы делать хоть что-то, Лада пошла, как она полагала, на восток.
Утро, третье утро. Уже третье утро на этом проклятом поребрике. Их спасала от сумасшествия одна надежда: Лада жива. В глубине души каждый верил в то, что это последнее утро здесь, на асфальте.
Взошло бледное солнце, дурацкое и ненужное. Оно не грело.
Лада шла на восток. Солнца не было. Оно зависло где-то за горизонтом и не хотело оттуда вылезать. Город словно вымер.
…Странный какой-то дом. Хрущевский, пятиэтажный. На первых этажах таких домов обычно располагаются гастрономы или булочные. А тут — электростанция. Э-лек-тро-стан-ция…
Лада открывает дверь и входит. Тяжелый черный запах горелой изоляции. Дверцы всех силовых шкафов открыты, шины оголены. Есть ли на них напряжение?..
Человек, заснувший за пультом, не проснулся при ее появлении. Он заснул, по-видимому, очень крепко. Уткнулся лицом в прохладную металлическую панель, словно пытался обнять весь огромный пульт.
Странные сны снились оператору…
Лада подошла к оператору, коснулась его рукава. Человек даже не пошевелился. Вдруг Лада увидела, что его руки обуглены. Не веря, она затрясла тело. Безвольно мотающаяся голова повернулась лицом к Ладе. Оно было синим.
Она нашла в себе силы выйти из электростанции. Но куда идти? Все это было слишком для психики. Улица шла под уклон, и Лада пошла вниз… Она не замечала, что асфальт уже кончился и под ногами чавкала земля, а потом тихо шелестел песок…
Огниц
«Что же дальше?» — уныло думал Генрих.
Солнечный гривенник поднимался все выше и выше, но в городе по-прежнему никто не появлялся.
Разговаривать никому не хотелось.
Все чего-то ждали. Слишком уж тихо было. Значит, скоро должно нечто произойти.
Послышался шум мотора.
Шум приближался. Наконец из-за поворота вынырнул светло-голубой автомобиль.
Огниц!
Все вскочили как по команде. Генрих яростно сжимал кулаки, хоть это и было для него несвойственно. Ну что ж, раз ты сам сюда пожаловал, сейчас поговорим…
Машина промчалась мимо, даже не снизив скорости. Генрих, Вождь и Сергей в бешенстве выскочили на дорогу… и недоуменно переглянулись. Им удалось выйти из зоны действия колпака.
Автомобиль Огница быстро скрылся за поворотом.
Берег
Лада лежала на берегу. Вокруг было тихо и пустынно. Ее волосы мокли в воде. Она была без сознания.
К ней подошел Генрих, стал машинально приводить в чувство. Он снова был в великой рассеянности.
Лада открыла глаза и посмотрела на него в упор. Ее взгляд выражал только тоску. Когда же все это кончится?..
«Спокойно, — как бы сказал Генрих. — Все хорошо. Ты представляешь, все уже хорошо. Все просто замечательно. И это навсегда, понимаешь?»
Она перевела взгляд на Серегу и Вождя, стоящих чуть поодаль. Посмотрела на Генриха. Снова поглядела на них.
Они стояли словно скалы. Да, на них можно было опереться. На них можно было положиться. Теперь же непонятным было одно: возле них стоял старый патефон, неизвестно откуда взявшийся, и работал…
Вставало солнце.
Счастливая
Комната Генриха наполнилась солнцем.
Странно, но оно все же как-то взошло, и, похоже, окончательно. В его свете комната казалась пустой и словно утратившей свою магию. Теперь ясно была видна ее планировка — обычная планировка комнаты в современном многоэтажном доме.
Косые лучи светила били в окно и рисовали на стене розовые параллелограммы. Было очень светло, но Лада крепко спала.
Она спала, уткнувшись в подушку, накрывшись толстым теплым одеялом, словно боясь замерзнуть. Солнце медленно подбиралось к ее лицу…
Генрих сидел у открытого окна на кухне Лады точно так же, как вчера сидела она. Перегнувшись через подоконник, он внимательно глядел вниз. Казалось, что больше всего на свете ему хочется увидеть Поток…
УЛИЦЫ БЕЗ СНА
…Раз уж невозможно снимать в цвете так, чтобы в полной мере гарантировать точность художественного выражения, значит, надо делать только черно-белые фильмы.
Грязно-свинцовым стал город, а улицы опустели, хоть был и день. Осень или лето, зима или весна — не разберешь.