Ораниенбаум мертв. Полная тишина. Темнота. Близок асфальт. Ночь дышит безжизненным азотом. Безветрие, как в квартире. В городе остались одни лишь деревья, но и они умерли. Вросли в мертвую землю. Стоят как железобетонные памятники глупости человечества. Все живое ушло, улетело, уползло. Все стало камнем.
…Тарахтенье старого мотора. Огниц, больше некому. Выехал из-за угла, бледно светя ближним светом. Слышно, как в кабине вовсю орет радиоприемник. Огниц медленно-медленно едет по синусоиде, едва не стукаясь передними колесами о поребрик.
Машина проезжает мимо, в темноте тлеют серые огни. Огниц направляется к девятиэтажке…
Генрих осторожно заводит двигатель «Жигулей», тихо выезжает на дорогу. С большим трудом ориентируясь в темноте, он медленно поезжает за Огницем.
Огниц остановился у «кораблика», вышел из машины, даже не захлопнув дверцу. Генрих поразмыслил, что зря пустился в эту авантюру один. Вдвоем они могли бы угнать автомобиль Огница и посмотреть, что же такое он из себя представляет. О последствиях не думал.
Генрих стоял за углом дома, не боясь быть замеченным. В такой темноте и нормальный человек ничего не увидел бы, что уж тут говорить об этом старпере с его зрением. Тем более, разве мог он допустить, что в городе, кроме него, есть кто-нибудь еще?
Силуэт Огница исчез во втором подъезде. До Генриха донесся слабый стук прихлопнутой двери. Через несколько минут Огниц появился на крыше. Не боясь, он подошел к самому краю. «Чтоб ты свалился», — тоскливо подумал Генрих. И тут же раскаялся.
Самый тоскливый предрассветный час. Направления особенно пусты и безнадежны. Генрих брел по середине улицы, не зная куда. Пустые. Безжизненный воздух. Что ж, скоро встанет бесполезно-серое светило. Что тогда?.. Марионетки, мнящие себя хозяевами города, будут ходить по нему, плакать, смеяться, любить и ненавидеть — жить. Марионетки.
Марио-нетки. Марио-нетки — как два шага. Игрушечные люди. Люди из толстого картона. Из грубого, шершавого картона. С головами на шарнирах.
Все двери домов открыты. Уходящие на ночь не запирают квартир. Генрих зашел в несколько хат, но пожалел: в них висела такая звенящая тишина, что от нее можно было сойти с ума. Шел наобум; казалось, что он стоит на месте, а улицы с домами движутся навстречу. Это было как опьянение, но разум Генриха оставался чистым. Он шел, а серый восток привычно наливался сталью.
Это была ночь Огница. Только его. Огниц был хозяином ночи. Он был здесь хозяином всего, а ночи — в особенности. И, глядя на ночной город с крыши дома, чувствовал себя богом. Да, Огниц в городе — бог, а если и не бог, то царь, хоть и анонимный. Пусть при нем не падают ниц, но ведь никто не спорит с тем, что он — царь. Значит — властелин: разве этого мало?
Бросив последний взгляд в черноту, Огниц спустился на чердак, затем на лестничную площадку верхнего этажа и вызвал лифт.
Дорога мягко катила старый автомобиль, радио доносило последние известия. Все было как обычно, но в душу Огница (если только она у него была) закралось легкое чувство тревоги, слишком легкое, чтобы ему можно было придать значение. Он и не стал придавать ему значения.
Огниц ехал на северо-запад. Там, на самой окраине, был его дом. Даже нечто гораздо большее, чем дом.
Повиляв по кривой улице, машина остановилась. Огниц прошел в жилище, которое изнутри казалось гораздо большим, чем снаружи. Пройдя по нескольким смежным комнатам, он вошел в операторскую. Дальше был зал.
Над микшерным пультом привычно светил тусклый плафон. Сев в высокое кресло, Огниц включил аппаратуру, потрогал фэйдеры. Потом взял в руку микрофон-эмдешник, чтобы дать команду приготовиться. Через несколько секунд, глядя в узенькое оконце операторской, Огниц плавно дал свет. На освещенную сцену вышли актеры. Начался спектакль.
Улицы, улицы, улицы. Сумасшедший в сумасшедшем городе. Хватит, наигрался!
Орет радио.
Мама, мы все тяжело больны.
Ему надо только дотянуть до поворота. До поворота, а там — переход. Прыжок на полторы тысячи. Ну ладно, поиграем. Я люблю игру. Я начал ее сто тысяч лет назад. Моя игра грандиозна, но, главное, она беспроигрышна; это моя игра.
Мама, я знаю: мы все сошли с ума.
Да, я тоже это знаю. Мы все тут сошли с ума. Я знаю это не хуже остальных. Но я-то сошел с ума раньше, чем вы. Я знаю цену подлинному сумасшествию. И это — мой козырь. Козырь, против которого вы ничего не поставите.
Переход. Энергии маловато. Дай бог шестьсот вместо полутора тысяч. Мы все сошли с ума. Вот вы снова в хвосте. Еще один переход. Четыреста. Черт! …медленный яд. Через день будет поздно… Поздно. Поздно.