Анна Малышева
Город без полиции
Глава 1
Моторы, спрятанные в стальном брюхе парома, сотрясали многотонное судно мелкой навязчивой дрожью, и, ступив на нижнюю палубу, девушка почувствовала легкое головокружение. Предъявляя билет улыбчивому стюарду и взбираясь по узкой лесенке в салон, она уговаривала себя, что это ощущение надуманное – просто ей страшно плыть, она боится воды. «Но это же паром, а не океанский лайнер, не маленькая яхта в бурном море, не лодочка! Это все равно, что морской трамвай! С трамваями никогда ничего не случается…» Однако предательская память услужливо подсказывала названия паромов, с которыми очень даже что-то случалось, и от этого Таня чувствовала себя пойманной в коварную ловушку. Целый час в пути! Целый час ей придется щелкать зубами и уговаривать себя не бояться, и к концу этого путешествия у нее будет совершенно дурная голова, и это сейчас-то, когда ей так нужно ясное сознание! Но другого пути, кроме как морем, с материка на остров не было…
А между тем в постепенно наполнявшемся салоне было очень уютно. Длинные полукруглые диванчики, рассчитанные на большие компании, столики перед ними, большой плазменный телевизор, по которому шел какой-то комедийный сериал, стойка бара в глубине, откуда уже отчетливо пахло кофе, – все это напоминало холл гостиницы среднего класса, а никак не общественный транспорт, каковым и являлся для местных жителей паром «Звезда Эвии». Таня устроилась на диване подальше от окон, в центре салона, с минуту пыталась сосредоточиться на экране телевизора, но так как сериал, естественно, шел по-гречески, отвлечь он ее не смог. В салоне уже было шумно – греки громко разговаривали, смеялись, узнавая знакомых, приветствовали друг друга, рассаживались стайками, готовясь к привычному путешествию. Между столиками уже поплыл табачный дым, бармен ставил на стойку новые и новые чашки кофе, по проходам с визгом бегали дети, у кого-то на руках поскуливала мохнатая карманная собачка. Рядом с Таней уселись молодые греки, оживленно заговорили, не обращая на нее внимания. Внезапно ей показалось, что шум моторов как-то изменился – сделался мощнее и глубже. Вслед за этим она ощутила ровное покачивание, от которого ее сердце плавно опустилось в желудок и потом снова подскочило, подступив к самому горлу. Паром тронулся с места минута в минуту, пытка началась.
«Я не боюсь, бояться глупо. Я взрослая, самостоятельная, мне двадцать пять лет, я не боялась ничего, когда летела рейсом „Москва – Афины“ и под моими ногами были тысячи метров высоты, хотя для того, чтобы разбиться насмерть, достаточно и десяти. Я не побоялась ехать сюда одна, я просто отпихнула всякую помощь, когда родственники и друзья предлагали составить мне компанию, расписывали, с какими трудностями я столкнусь… Они говорили, что если все это правда, то я не выдержу, от этого можно сойти с ума, но я настояла на своем. Поехала одна, потому что знаю – если это правда, ей все равно нужно взглянуть в глаза. И сделать это должна я одна. Уже через несколько часов, возможно, я увижу то, что они хотят мне предъявить… Вот что должно меня пугать, вот почему Наташка провожала меня с таким видом, будто я ложилась на опасную операцию! А я боюсь какого-то парома!»
Она заставила себя подняться, нетвердой рукой повесила на плечо ремень дорожной сумки. Другого багажа Таня не взяла – по ее расчетам, в Греции она должна была пробыть не больше двух дней. «Да я и не могу дольше, эта поездка вообще не планировалась, это похоже на какой-то бред! Наташка, глупая, на прощанье сказала такое, отчего я чуть в обморок не упала. „Ну, мол, если там все и неправда, то хотя бы в Эгейском море искупаешься!“ Как будто после такого приключения у меня может появиться настроение купаться!»
Ее передернуло, и на этот раз уже не от страха перед плаванием – она отчетливо представила, что ей предстоит увидеть спустя очень короткое время. Как ЭТО будет выглядеть? Выдержит ли она такое испытание? Как она вообще решилась ехать одна, положившись на свои, прямо скажем, не слишком закаленные нервы? Думая об этом, она сама не заметила, как купила в баре банку газировки и машинально покинула прокуренный салон, отворив дверь в его конце. Очнулась Таня, только оказавшись на верхней палубе, куда ни за что не решилась бы выйти сознательно. Здесь было солнечно, очень ветрено, паром весело и уверенно пересекал пролив, отделявший остров Эвия от материка, очертания которого постепенно удалялись за кормой. Широкий пенный след тянулся за паромом, указывая пункт его отбытия – порт Рафину, белый маленький город на прибрежных холмах. Внезапно Таня осознала невероятное – она не боялась. Эта чистая палуба, залитая послеполуденным солнцем, старый грек, дремлющий на одной из скамеек, расставленных под тентом, дряхлая рыжая собака у его ног, поднявшая голову и уставившаяся на девушку с приветливой надеждой во взгляде, сине-белый флаг, плещущийся на ветру, – все это было таким мирным и спокойным, что исключало даже мысли о страхе. Она поставила сумку на скамью, открыла банку, сделала глоток, щурясь, оглядела сверкающий, серо-зеленый морской простор. Острова, всюду острова – слева, справа, впереди по ходу, за кормой – это море было невероятно населено.
«Совсем не страшно!» Она сделала несколько шагов и остановилась у поручней. Заставила себя взглянуть за борт и сделала глубокий вдох. Легкие наполнил морской ветер. Она поежилась – здесь было прохладно, октябрьское солнце больше светило, чем грело. Взглянула на часы – паром был в пути всего пятнадцать минут. Удивительно, но сейчас ей хотелось, чтобы это путешествие продолжалось как можно дольше. Она впервые начала осознавать, что ее ждет в пункте назначения, к которому «Звезда Эвии» должна была прибыть через очень короткое время. Где-то в недрах этого солнечного осеннего дня притаился ночной кошмар, и кошмар этот предназначался для нее. Ей вспомнилась фраза матери – она прозвучала вчера, когда Таня по телефону пыталась объяснить, отчего не вправе проигнорировать этот безумный звонок из Греции, почему должна обязательно поехать, довериться совершенно незнакомым людям, бросить на произвол судьбы спешную работу, простуженного мужа, пустить по ветру взятые на себя обязательства, и главное – отменить намеченный на завтра праздник, свой двадцать пятый день рождения. Вот это было очень трудно объяснить, потому что мама, в отличие от разочарованных друзей, которые уже знали, что праздника не будет, не удовлетворилась простыми извинениями.
– Отлично! – с горькой иронией заметила она, выслушав сбивчивые восклицания дочери. Таня так волновалась, что сама понимала – из ее объяснений получилась какая-то невразумительная труха. – Ресторан уже заказан и оплачен, все купили тебе подарки, я уверена, что многие даже и букеты приготовили, а ты мило делаешь всем ручкой и улетаешь в Грецию. И если бы еще отдыхать! И где же ты встретишь день рождения? На кладбище или в морге – куда там тебя пригласили?
– Мама, я не могла просто послать их к черту и сказать, что меня все это давно не касается, – не слишком уверенно отвечала Таня, вполне понимая справедливость упреков. – Конечно, у меня теперь другая жизнь, и я даже стала забывать Пашу… Но ты понимаешь, что-то все равно остается… Я должна ехать.
Тогда мать и сказала то, что звучало в ушах у Тани еще долго – всю последовавшую за безумным днем ночь, все утро, пока она ехала в аэропорт, проходила регистрацию, таможенный контроль, все время в полете, пока она пыталась смотреть по телевизору в салоне фильм о жизни медведей гризли и читать купленный впопыхах журнал, который целиком оказался посвящен санному спорту… Мать сказала:
– Живым нужно жить, а тебя тянет заглянуть в могилу. Даже если там Паша, ничего это не изменит. Пусть этим занимается полиция, ты-то здесь при чем?
«Живым нужно жить, – она завороженно смотрела на пенный шлейф, тянущийся за паромом. – Прошло четыре года, и я давно перестала вспоминать о нем каждый день, как в первое время… Тогда все вздрагивала, ждала звонка по телефону, в дверь, ночью могла спуститься на первый этаж и заглянуть в почтовый ящик – нет ли письма? Потом смирилась, каждый день мне становилось легче, каждый день как будто что-то отрывал от прошлого и уносил прочь. Я снова увидела мир вокруг, почувствовала вкус к жизни, захотела смеяться, развлекаться, встречаться с людьми. Мне был всего двадцать один год, а это, как выяснилось, лучшее лекарство от ипохондрии. И жизнь продолжалась, и я почти забыла… Живым нужно жить, я и жила, а если вспоминала о том, что случилось, то уже без боли. Да ведь я и не знала, что с ним случилось, куда он пропал!»