— И ради чего вы сокрушили нашу демократию? — надменно спрашивает чинуша. — Ради каких великих идей вы прикончили свободу и собираетесь добить прованскую гордость?
— Во имя Господа, — ответил генерал.
— Не вы сражаетесь за Христа! Мы за свободу и веру! Мы истинные христиане и либерал-демократы, а значит, праведники в миру и в глазах Отца Небесного. Мы за Бога для всех, начиная от меньшинств разного рода и заканчивая массами либеральными. Мы либералы-христиане, такие, кем были раньше протестанты, и это звучит гордо!
Эти слова Данте с презрением и омерзением воспринял, губернатору яро парировав:
— «Вы давно отошли от заветов … Иисуса, вы позволяете вашим женщинам продавать своё тело, вы жените гомосексуалистов и устраиваете концерты в ваших храмах, а поэтому мы победим вас, как … когда-то победили Рим»[4]
Губернатор примолк, равно как и генерал, который закончил отдавать приказ об отступлении.
— Всё. А теперь становитесь и руки за голову… явим вас миру. Данте, ты замыкаешь и следи за тем, чтобы они лишнего не позволяли, — распорядился быстро офицер Рейха и вместе с коммандером под дулами повели военнопленных. — На сегодня война закончена.
Ницца. Пять часов вечера.
Дождь закончился, причём часа два назад и небо отчистилось от слоя синюшных облаков, позволяя солнечному диску вновь освещать небо над городом, только вот сегодня оно восходило над поселением, над которым развивался фиолетовый флаг с золотой лилией на полотнище, показывающий его принадлежность к одной из ослабевших держав умирающего мира, а сейчас светило взошло над градом, что находится под гордо реющим имперским стягом и вошедший в единую державу. Кроваво-красный закат украсил небо и кажется, что небесная твердь над головой окрасилась в устрашающие адские краски, став олицетворением того, что творится на земле.
Покорённый большей частью град наполнен военными Рейха, забит вездесущими патрулями, на пару с инженерными и строительными корпусами, медленно восстанавливающий город по мере сил. С другой стороны, там, где морская гладь соприкасается с небесами, наполнен силуэтами кораблей, застлавшими его чёрной фигуристой линией от одной стороны горизонта до другой.
— Эх, сколько же там кораблей теперь? — прозвучал вопрос от человека, впившегося жадным взглядом вдаль, рассматривая флот Империи.
— Не знаю, брат, — ответил другой парень. — Не знаю.
Два человека в одинаковых костюмах находятся в небольшом помещении, на втором этаже здания, которое находится почти у самой набережной, с прекрасным видом на брег и море. В приталенном пальто из кожи, длинных чёрных сапогах, скрывшим тёмные штаны до самых колен, стоят два парня, сидящие за небольшим круглым столиком, прямо у большущего окна. Где-то у другой стены полуразбитая барная стойка, а весь зал усеян полудюжиной столиков, поставленных на гнилых досках, стены в этом месте похож на отсыревшие куски дерева и аргалита, расползшиеся в стороны от дождей и не должного ухода, явив сотни прорех, через которые льётся свет и дует ветер.
— Когда же он придёт? — возмущается один из парней с короткой стрижкой, чёрным волосом и крупными чертами лика. — Да уже скоро пять.
— Не знаю, Яго, надеюсь, что скоро, — отвечает ему парень с более утончёнными и заостровными чертами, смольным волосом, но с такими же изумрудными глазами. — И… уже пять часов.
— Проклятье…
В помещение, как только негодование сорвалось с губ Яго, вошёл ещё один человек. Это высокий мужчина в белом кителе с золотыми нашивками на рукавах, расшитый серебром, на его голове светлая фуражка, скрывающая под тенью грубое лицо — сухие большие губы, «украшенные» шрамом, нос картошкой, покрасневшие светло-серые глаза, а щёки чуть обвисли, демонстрируя морщины.
— Господин Первоначальный Крестоносец Бонифаций Торн, — благоговейно и в один голос сказали два человека, в знак почёта поднявшиеся с мест.
— Сидите, — хриплым тяжёлым голосом и с отмашкой сказал им мужчина и сам сел рядом, подтащив третий стул, и снял фуражку, обнажив лысую, начисто выбритую голову.
— Господин, зачем вы нас позвали сюда? Почему мы не могли встретиться в штабе или у вас на корабле?
— Я не удержался лично осмотреть город, — тяжко голосом, но легко душой ответил «Крестоносец». — Честно признаться, он сильно изменился с тех пор, как я последний раз тут был. Да и это место… здесь раньше подавали хороший, по меркам упадка кофе.
— Так что это?
— Это, Яго, когда-то было кафе, но теперь куча мусора, чёртова заброшка, которая, я уверен, стала поганой пивнухой или чем похуже.