— Всё пр-пропало. Фер-р-рма сг-орела, ден-нег нет. За дол-л-гхи.
Данте поднялся.
— Вот видишь, Яго, это просто бедный человек, который напился какой-то дряни от того, что всё сгорело. И видимо его ферму подожгли в отместку за неуплату долга. Вот дикое место.
— Как информативно, — поёрзал Яго. — А теперь давай идти… от него мы ничего не получим.
Данте подумывает дать ему денег. «Но зачем? Чтобы он всё пропил, когда очухается?» Пусть сначала протрезвиться» — пораскинул в уме парень и пошёл за братом дальше.
Два брата идут дальше, оставив позади мужчину, который видимо заснул, но их встреча не была единственной и уже через пару минут молчаливой ходьбы к ним навстречу выходят уже два силуэта, которые шли сравнительно ровнее и спокойнее, прежнего ходока. Драная юбка, изорванные лоскуты ткани, обмотанные верёвками и какие-то шлёпки — такова одежда темноволосой дамы, с большими глазами «на выкат», на фоне исхудалого анорексичного лица. На мужчине, который плетётся рядом с ней, вообще только оборванные штаны, из которых сделаны шорты, со старыми туфлями, а спичечное тело закрывается накидкой из кусков различных полотен ткани.
— День добрый, уважаемые, — обратился Данте, ощущая как вместе с ними стало навеивать смрадом тухлятины и экскрементов.
Два человека опешили от встречи. Кажется, что они не ожидали, что к ним обратится один из братьев и хотели пройти дальше, оставаясь тенями на дороге.
— Здравствуй, говорю, — вновь обратился Данте.
— А вы не из этих краёв, — высказался мужчина слабым практически шепчущим голосом.
— А как вы угадали?
— У вас, несмотря на отточенный общеиберийский, проглядывается холод… топорность в словах, — договорил мужчина и тут же опечаленно добавил. — Простите, нам пора.
— А куда путь держите?
— В…
— Тише, Марта…
— Вы нам не доверяете? — вопросил Данте.
Истощённый до ужаса мужчина поднял ослабевший взор бурых глаз и заглянул в очи Данте, дёрнув парня за душу.
— Нам некому доверять. Сейчас такое время, что любое слово, любой взгляд может стать виной твоей кончины,… и я не хочу умереть.
Из уст, где мелькают коричневые и гнилые зубы, исходит страшная вонь, открытые участки тела покрыты незаживающими язвами и ранами. Смотря на нищего, коммандеру становится не по себе, нисколько от вида, столько от того, насколько может опуститься народ, на какие глубины нищеты. Удивления на душе парня нет, ибо он видел это, неисчислимое множество раз у себя на родине, скорее негодование, озлобленность. А тем временем мужчина продолжает:
— Это время, когда у нас нет иного места чем, под подошвой сапога хозяина. Как мы можем кому-то доверять, если нас любой богатей может размозжить, как тараканов? Как мы может доверять вам, если видели вчера, как человека, сказавшего, что идёт домой, избили у порога?
— Понимаю…
— Нет, ты не понимаешь ничего! — обессиленно выкрикнул мужчина, но его горло перехватило, он обхватил шею двумя руками, прошептав. — Ни-че-го.
Данте залез пальцами в кисет на поясе и вынул оттуда две стальные монеты, блеснувшие серебристым блеском, и положил их в ладонь мужчины.
— Вот. Не умри с голоду.
— Спасибо, мил человек.
Братья и пара разошлись и Данте уловил краем уха еле слышимую слабую реплику, сказанную женским слабым голосом:
— Нет, я не могу так.
— Ну, Марта, это не наше дело.
— Господа! — крик девушки больше похож на печальное воззвание.
— Да? — отреагировал коммандер и вместе с Яго остановился.
— Вы же идёте в Град?
— А как вы догадались?
— Хм, это просто — вы на дороге, которая ведёт именно туда.
— И?
— Вы помогли нам, я помогу вас. Будьте осторожны, при подходе к городу, вас могут ограбить.
— Кто?!
— Банда «Чёрный глаз»… они ходят под Приходом, а потому их никто и не трогает. Обирают честной народ. Я вас прошу, мальчики, только осторожнее. Не хочу, чтобы такие люди сгинули на пустошах.
— Спасибо тебе… Марта.
Двое парней продолжили путь по разбитой дороге. Яго посматривает в стороны, в поисках возможной угрозы, и вместе с этим рассуждает о поступке брата, находя его опрометчивым. Он любит брата, но излишняя мягкость Данте к обычным оборванцам, отвлечение от главной цели ни к чему хорошему не приведёт, а скорее затуманит рассудок, отвлечёт от основной цели. Хладность Яго ко всему миру умеряется теплотой к брату, но порой он ведёт себя, будто не знает, что попал в мир, где, если не съешь ты, съедят тебя. Десятки загубленных душ для Яго не более чем чья-то дальняя история, или рассказ, которым можно развеять скуку, но никак не способ руководства или элемент мира, который заставит его растрогаться. «Не моё — меня не касается» — таково жизненное кредо парня. Если обидят его друзей или брата, он готов за них заступиться, если даже на кону будет стоять его жизнь, но если дело касается незнакомых людей Яго даже и пальцем не пошевелит, чтобы помочь. Кто-то называет это хладнокровием, бессердечием, но сам Яго привык нарекать это «рациональным использованием моральных и физических сил».