— Хорошо, — процедил Хратен. — Твое первое задание — проследить за жрецом Фьеном. Уже сейчас он должен грузиться на корабль, и я хочу убедиться, что он исполнит мое указание. Если по какой-то причине Фьена на борту не окажется — разыщи и убей его.
— Слушаюсь, джьерн.
Дилаф поспешно покинул комнату. Наконец-то нашелся выход его энтузиазму; Хратену оставалось только удерживать этот энтузиазм в должной узде.
Хратен покачал головой и вернулся к столу. Свиток все еще лежал там, куда его уронили недостойные руки Фьена; верховный жрец улыбнулся и трепетно взял пергамент в руки. Хратен никогда не придавал большого значения обладанию вещами, его манили великие свершения, а не накапливание бесполезного хлама. Но порой попадалась вещь настолько уникальная, что жреца согревала простая мысль, что она принадлежит ему. Он ценил ее не за приносимую пользу или возможность поразить окружающих, а просто потому, что именно ему выпала привилегия владеть ею. Свиток был такой вещью.
Вирн написал его своей рукой в присутствии Хратена. Пергамент содержал откровения Джаддета, и это писание предназначалось для глаз только одного человека. Мало кто встречал помазанника Джаддета, даже среди джьернов аудиенции были редкостью. Получить назначение из рук вирна… Это событие стало самым драгоценным воспоминанием в жизни верховного жреца.
Хратен снова пробежался взглядом по заветным словам, хотя уже давно выучил их наизусть.
«Услышь же слова Джаддета, переданные его слугой вирном Вулфденом Четвертым, королем и императором.
Сын мой, верховный жрец, твоя просьба вознаграждена. Отправляйся к еретикам Востока и объяви им мое последнее предупреждение, потому что, хотя империя моя бесконечна, терпению настает предел. Недолго мне осталось спать в своей каменной гробнице. День империи близится, и вскоре моя слава засияет в полную мощь, взойдя вторым солнцем на горизонте Фьердена.
Издавна на моей земле чернеют шрамы языческих земель Арелона и Теода. Три сотни лет жрецы проповедуют среди отравленных влиянием Элантриса, и только некоторые откликаются на их зов. Знай же, верховный жрец, что мои верные воины готовы и ожидают только приказа вирна. Я даю тебе три месяца на обращение Арелона. По истечении срока святые воины Фьердена ринутся в эту страну как хищники, круша и давя нечестивцев, которые не прислушались к моим заветам. Всего три месяца осталось до уничтожения противников империи.
Время моего вознесения близится, сын мой.
Слова Джаддета, властелина всего сущего, записанные его слугой вирном Вулфденом Четвертым, императором Фьердена, пророком Шу-Дерет, правителем святого королевства Джаддета и держателем всего сущего».
Время пришло — и только две страны еще сопротивлялись завоеванию. Фьерден вернул былую славу, потерянную сотни лет назад при крушении первой империи. И снова Арелон и Теод оставались двумя королевствами, не пожелавшими принять фьерденское правление. Но на этот раз, с помощью святой мощи Джаддета, Фьерден выйдет победителем. И когда все человечество объединится под властью вирна, Джаддет сможет восстать с подземного трона и править в величии своего великолепия.
И все это благодаря Хратену. Обращение Арелона и Теода являлось его неотложной задачей. Ему дали три месяца на то, чтобы изменить верования целого народа; задача грандиозная, но тем более важная. Если миссия провалится, фьерденская армия уничтожит все живое в Арелоне, а вскоре за ним последует Теод: два народа, хотя и разделенные морем, объединяли принадлежность к одной расе, общая вера и упорство.
Люди Арелона и не подозревали, что Хратен оставался их единственной надеждой перед лицом полного уничтожения. Слишком долго отворачивались они с надменным пренебрежением от учения Джаддета и его жрецов — и Хратен был их последним шансом.
Когда-нибудь они назовут его спасителем.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Женщина кричала до полного изнеможения, прося о помощи, о пощаде, моля Доми. Она скреблась в широкие ворота, и ее ногти оставляли узкие полосы на толстом слое слизи. В конце концов она обессилела и скорчилась на земле, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Вид ее страданий напомнил Раодену о собственной боли, о потерянной жизни за пределами элантрийских ворот.
— Дольше они ждать не станут, — прошептал Галладон. Он крепко сжимал руку принца, не давая тому двинуться вперед.
Женщина с трудом поднялась на ноги; она ошеломленно оглядывалась вокруг и, казалось, не понимала, где находится. Она сделала неуверенный шаг влево, боясь оторвать ладонь от стены, как будто та оставалась последней связью с настоящим миром, а не отделяла от него.
— Вот и все, — произнес Галладон.
— Так просто? — спросил Раоден.
Дьюл кивнул.
— Она сделала хороший выбор. По крайней мере, не самый худший из возможных. Смотри.
В переулке на другом конце площади зашевелились тени. Галладон с принцем плотнее прижались к стене одного из обветшалых домов, окружавших привратную площадь Элантриса. Тени приобрели четкость и оказались группкой мужчин; они приближались к женщине быстрым решительным шагом, постепенно окружая ее. Один протянул руку и отобрал ее корзинку с подношениями. У женщины не осталось сил сопротивляться; она просто осела на землю. Пальцы дьюла впились в плечо принца, когда тот не раздумывая рванулся вперед, желая дать ворам отпор.
— Плохая идея. Коло? — прошипел Галладон. — Прибереги отвагу для себя. Ты чуть не загнулся от одного ушиба; представь, как будешь себя чувствовать, если дубинка разнесет твою отважную голову.
Раоден кивнул и перестал вырываться. Женщину ограбили, но больше опасность ей не грозила. И все равно наблюдать за ней было больно. Уже не юная девушка, а крепкая матрона с фигурой, созданной для материнства и осанкой полноправной хозяйки дома, мать семейства. Сильно очерченное лицо говорило о жизненной мудрости и смелости, и Раоден не решался взглянуть ей в глаза. Если Элантрис сумел сломить такую женщину, то оставалась ли надежда для принца?
— Я говорил тебе, что она сделала правильный выбор, — продолжал Галладон. — Потеряла несколько свертков с едой, но на ней самой ни царапины. А вот стоило ей повернуть направо, как тебе, — там бы ее поджидала сомнительная милость людей Шаора. Прямо по курсу — и ее подношения принадлежали бы Аандену. Левый поворот лучше всего; люди Караты забирают еду, но обычно не обижают новичков. Лучше поголодать, чем прожить несколько лет со сломанной рукой.
— Несколько лет? — Раоден повернулся к темнокожему дьюлу. — Кажется, ты говорил, что раны здесь вообще не заживают.
— Мы можем только предполагать, сюл. Найдешь элантрийца, который доживет до конца вечности и не спятит, — пусть он тебе все подробно разъяснит.
— И сколько люди ухитряются здесь протянуть?
— Год, от силы два.
— Год?!
— Ты думал, что мы бессмертны? Мы не стареем, но это не означает, что мы живем вечно.
— Не знаю. — В голосе Раодена звучало сомнение. — Ты говорил, что мы не можем умереть.
— Правильно, не можем. Но синяки, царапины, сбитые пальцы… Боль накапливается. У всего есть предел.
— Люди кончают жизнь самоубийством? — тихо спросил принц.
— Это невозможно. В основном они валяются в канавах, кричат и стонут. Бедняги руло.
— И сколько ты здесь прожил?
— Несколько месяцев.
Еще одно немыслимое откровение, а мир вокруг Раодена и так трещал по швам. Принц думал, что Галладон прожил в Элантрисе по меньшей мере пару лет. Дьюл говорил о жизни в Эланрисе, как будто город был его домом десятки лет, и он прекрасно ориентировался в гигантском лабиринте улиц.
Раоден перевел взгляд на площадь, но женщина уже пропала неведомо куда. Она могла оказаться кем угодно: горничной во дворце его отца, или компаньонкой богатой купеческой жены, или просто домохозяйкой. Шаод не обращал внимания на статус жертвы; он забирал всех без разбору. И сейчас женщина исчезла, канула в зияющий колодец под названием Эланрис. И он ничем не мог ей помочь!